Николая Ивановича никак нельзя обвинить в инертности. Еще 12(24) января 1899 года временно исполняющий обязанности министра статс-секретаря Прокопе получил, к своему изумлению, письменное повеление царя о запрещении представления к должности сенатора, губернатора и начальника центрального учреждения лиц, не владеющих русским языком. Как нетрудно было Прокопе предположить, за повелением императора стоял Бобриков. Все же по причинам практического свойства повеление вступило бы в силу в отношении Юридического департамента сената лишь в 1904 году.
Благодаря «Запискам» Бобрикова, а также отзывам Гончарова, сената и фон Плеве «Совещание Фриша», приступая к работе, имело в своем распоряжении обилие материалов. Однако углубляться в различие толкований Бобриковым и сенатом значения повелений Александра I и достижений России в языковой политике совещание не стало, сочтя это излишним. Вопрос заключался в том, как подчеркивал фон Плеве, что необходимо было установить, принятие каких мер в этом деле требуют насущные интересы России. С этой точки зрения сближение империи и окраины также и в языковом вопросе было неизбежным. Генерал-лейтенант Гончаров уже указал, что введение русского языка по меньшей мере в центральных учреждениях делает возможным полноценное участие высшего должностного лица, генерал-губернатора, в управлении краем. Принимая во внимание практическую необходимость, следует теперь, как особо отметил фон Плеве, взвесить и решить принципиально, раз и навсегда, какой язык может и должен быть признан для Финляндии языком государственным — язык ли государства, нераздельную часть которого она составляет, язык ли прежних обладателей Великого Княжества — шведов, или, наконец, язык туземного населения — финский. На поставленный таким образом вопрос может последовать лишь один ответ: «языком государственным должен быть признан язык Державы, в обладании коей находится Финляндия. Согласно совершенно верному замечанию генерал-адъютанта Бобрикова, русский язык — духовное знамя Империи и первейшее условие внутреннего объединения всех ее составных частей».
Дабы избежать ненужных волнений окраины, совещание хотело все же подчеркнуть, что речь идет о введении русского языка в делопроизводство некоторых административных присутственных мест. Национальной, этнографической и культурной самобытности местного населения это не затронет. Цитируя прямо брошюру Бобрикова «Русский язык в Финляндии», Совещание продолжало: «Согласно сему, в области богослужения, литературы, семьи, дома и вообще в частном обиходе употребление местных языков отнюдь не должно быть стесняемо». Таким образом, русификация местного населения окраины, как таковая, осталась за пределами поставленной цели. Бобриков заметил, что финн, не пожелавший выучить русский язык, сам же и останется в убытке. С помощью знания языка младший брат — финляндец научился бы относиться с доверием к старшему брату — русскому. Однако, как считал генерал-губернатор, для принципа добровольности места в действиях государства, не оставалось. Все подданные, какую бы народность они не представляли, должны были, если хотели поступить на государственную службу и получать жалование, подчиниться этому властному требованию правительства. Правительство предполагало, что все поступающие к нему на службу лица окажутся владеющими государственным языком.
В процессе обсуждения Совещание заслушало также представленные графом Гейденом общие положения:
1. Каждое проживающее в Финляндии лицо должно иметь право подавать всем государственным чиновникам заявления, жалобы или прошения на русском, или шведском или финском языке и получать на них ответы на том же языке;
2. Лица, назначаемые на постоянные должности, обязаны представлять свидетельство о владении русским языком. В порядке исключения, например, в случае назначения на должность пастора, разрешение может дать лишь генерал-губернатор;