— Это от того хлюпика, который все роды у меня под ногами мешался?
— В смысле мешался? У них были партнерские роды, он имел право быть рядом. И они это заранее с нами обговорили. А ты что сделал?
— И что я такого ужасного сделал?
— Ты выпихнул его из родильного зала, еще и нахамил напоследок.
— Да потому что достал. Каждую минуту лез под руку, советы мне давал. Мне?! Если у его жены слабая родовая деятельность, кто виноват? Я и так делал все что мог. И вообще, нечего мужику на родах быть. Ему это зачем? Сидел бы, как все нормальные мужики, в коридоре и ждал своего часа.
— А это Дима вообще не твое собачье дело. Это было их решение. А ты им испортил самое важное событие в жизни.
Елена Захаровна устало выдыхает и наконец то садится в свое кресло. Трет свои виски, и я вижу, что темные круги под глазами становятся отчетливее. Лоб разрезают морщинки, и теперь она мне кажется на лет десять старше. У нее и без меня проблем всегда хватает, а тут еще я со своим не самым покладистым характером. Раньше я всегда мужественно терпел, когда под рукой крутился какой-нибудь озабоченный папаша и раздавал мне советы. А в тот раз не сдержался. Нервы сдали и я, взяв его за лацканы одежды, выставил за пределы палаты. К счастью после этого ребенок родился быстро, и мне не пришлось долго слушать его ругань за дверью. Но, конечно, признать свою вину я не могу, хотя бы из природной вредности.
— Ой, да ладно. Еще нарожают.
— Хорошо. А вот что с его жалобой будем делать?
— Выкинь в мусорку.
— Да не получится, Димочка. Он жалобу не мне написал. Он в Министерство не поленился съездить. Вот, письмо официальное. Приедут с проверкой теперь.
Хмуро смотрю на письмо и до меня плавно доходит весь смысл и пипец происходящего.
— Ты понимаешь, что тебе как минимум могут выговор влепить за профнепригодность? А как максимум отобрать диплом, и ты вообще врачом не сможешь работать.
— Да, ладно, ну подумаешь чуть переборщил.
— Дима, они персонал будут расспрашивать. Возможно пациентов. Ты уверен, что все в один голос тебя защищать будут? Ты за последнее время и с персоналом, и с пациентами — со всеми ругался.
— Не ругался я ни с кем. Ну приходилось иногда объяснять, как работу свою делать…
— Так, Дима, все! Мое терпение закончилось. С завтрашнего дня ты отстранен до окончания разбирательства. Я попробую замять это дело, но тебе пока лучше не отсвечивать, только хуже будет для всех.
— Елена Захаровна, я.… — а что я? И не знаю, что сказать. Правильно все она сказала, крыть мне нечем.
— Ты когда в отпуске был в последний раз?
— Год, два назад… или…
— Вот именно. Отдохни с месяц. А то уже на людей стал бросаться. Так выгоришь, и совсем не захочешь в профессию возвращаться. А несмотря ни на что врач то ты один из лучших. И Дим… не знаю, что уж у тебя случилось… Разберись уже со своей жизнью.
Елена Захаровна как всегда проницательно и точно бьет в самое яблочко. За столько лет руководящей должности, да еще на таком ответственном участке, она научилась безошибочно считывать и понимать людей.
— Я тут постараюсь все уладить, связи все-таки есть какие никакие. А ты за это время постарайся наладить свои отношения с Аней, на тебя смотреть страшно.
Вздрагиваю и с удивлением смотрю на нее. Я и слова не говорил о том, что у нас отношения с Аней. Да что там, я даже не рассказывал, что приютил ее у себя.
— Что смотришь, глаза выпучил. Я в тот день видела, как Аня на скамейке сидела и плакала. Думала уже к себе ее забрать, а потом домой отправить. Только ты меня опередил. Видела я тогда, как ты ее в машину к себе посадил. А потом тебя как подменили — на человека стал похож, улыбаться стал. На работе больше не задерживался. Тут гением не надо быть, чтобы сложить два плюс два.
С удивлением смотрю на нее, вот ведь кого никогда вокруг пальца не обведешь.
— Обидел я ее, — с горьким вздохом признаюсь ей. Наговорил лишнего, не простит она меня.
— Простит, если любит. Так уж женское сердце устроено. Ты главное скажи — ты сам то ее любишь?
— Люблю, — отвечаю без малейшей паузы и замираю в шоке. Первый раз произношу это слово вслух. И только сейчас, когда оно срывается с моих губ, я понимаю, что хочу сказать его еще много и много раз. И чтобы при этом смотреть в глаза Ани и видеть в них отражение своих чувств.
— Ну тогда что стоишь. Борись за нее. Девушка то она хорошая. Ну да, обожглась по молодости. Но не сдалась, не испугалась. Такая как она никогда не предаст и не бросит. А в жизни всякое ведь бывает, Дима.
Киваю и молча выхожу из кабинета. Иду по коридору дальше и вижу, как из-за угла выходит, а потом резко поворачивается и убегает наша стажерка. Да уж, навел я тут страху. Последний месяц, как Аня ушла, все пошло кувырком. Сначала пытался держаться и даже уговорил себя, что все к лучшему, что старая жизнь меня более чем устраивала. Что ничего нет лучше, чем вернуться ночью с работы, поесть наспех приготовленный из полуфабрикатов ужин, и завалиться спать. Чтобы с утра снова повторить весь этот круг сначала. И так до бесконечности. Не нужно ни о ком заботиться, не нужно думать о ежедневных бытовых проблемах. Все прекрасно. Все настолько прекрасно, что хочется выть. Каждый день, подъезжая домой, все выглядывал Антонину Михайловну. Пару раз видел ее и подходил поздороваться. Спрашивал, как там Аня, но ответ всегда был лаконичным — С ней все хорошо.