Амарин вся подобралась:
- А это, собственно и есть причина, по которой я осмелилась побеспокоить Вас, досточтимый контр-адмирал Скайторн. Выслушаете меня, не перебивая?
- У меня есть выбор? – усмехнулся он.
И Амарин начала рассказ с того самого момента, когда, сидя на открытой террасе кафе, она пила травяной настой. Скайторн не перебивал, и на лице контр-адмирала не отражалось никаких эмоций. Он всё так же, не торопясь, потягивал янтарную жидкость, а потом крутил в руке уже почти пустой стакан.
- И когда я увидела, с какой невероятной тоской смотрит мой мальчик на прекрасных в своей ловкости и силе сиаминских воинов, то поняла, что его шестнадцать поколений не должны закончиться на нём. Он истинный сиаминец! Он благороден, умен, быстр, он более чем достоин стать воином. Поймите, без этой судьбы ему не быть счастливым.
- И Вы пришли ко мне, чтобы я стал поручителем мальчика? – Адмирал вздохнул и продолжил. – Трагедия клана Лаберкорнов многих тогда потрясла, мы не знали, что кто-то смог выжить… но даже это не поможет… Поймите, Амарин, поручитель должен видеть поступки мальчика, присутствовать при невероятных испытаниях. Простите, но даже если я захочу, даже если из жалости… я все равно вряд ли найду слова, в которых смогу описать несуществующий подвиг мальчика. Врать с детства не приучен.
Амарин задохнулась от невероятной ярости. Голос девушки зазвенел:
- Ответьте, контр-адмирал, почему сиаминцы не живут и не путешествуют поодиночке?
Контр- адмирал, не опуская своего цепкого взгляда, немного помедлил:
- Если сиаминец остается один, он со временем теряет себя и предает свой род. Он уходит из жизни, окруженный отчаянием, сходит с ума. Это наше слабое место, – и Скайторн вздохнул.
- Сколько сиаминец выдерживает в одиночестве?
- Не больше года.
- О-о-о, вы ошибаетесь, мой драгоценный контр-адмирал! – исступлённо крикнула Амарин. – Тиаримин Лаберкон жил один три долгих года! Три года! В подлости, крови, боли! Маленький, бесконечно одинокий сиаминский мальчик! И он не опустился, не предал свой род, не растерял своей невероятной доброты и настоящего благородства, он из последних сил защищал дорогое его одинокому сердцу животное. И потом этот мальчик взял на себя огромную ответственность – стал главным в своем роду, приняв в семью одинокую неприкаянную асконку. И это не подвиг? Тогда ЧТО подвиг? И если вы не найдете слов, чтобы дать ему свою поддержку, тогда Вы не воин, а ПОДЛЕЦ и ТРУС!
Слез было не удержать. Амарин уже хотела выскочить из каюты, но потом вдруг какая- то сила подхватила её и кинула к ногам Скайторна. Она обняла его ноги, рыдая и приговаривая, как в бреду:
- Я шла к Вам словно по раскаленным углям. Цветок Лелья сводил с ума, настаивая забыть обо всем и подумать о себе, о своем дурацком женском счастье, но мне ничего не надо для себя, а такие дети, как Тим, должны быть счастливыми. Но Тим не будет счастлив без воинской судьбы. Он будет погибать, чувствуя свою ущербность. Он, мой гордый, сильный мальчик, победивший одиночество!
Ответом ей была проклятая тишина. Амарин не двигалась. Она боялась поднять глаза, из которых градом, не переставая, лились слезы. Но вдруг почти спустя целую вечность на горячую голову ДейСоло опустилась сильная, прохладная рука.
- Не плачь, девочка, не стоит, – раздался взволнованный голос контр-адмирала. Он и сам не заметил, как с имперского языка перешел на лельйский. – Уговорила, – он тепло улыбнулся, – я стану поручителем твоему мальчику.
Амарин, еще не веря своему счастью, подняла заплаканные глаза и произнесла на лельйском:
- Благодарю Вас, контр-адмирал! Я не могу принести Вам кровную клятву, ведь я не сиаминка по крови, но я клянусь, что, если нужно, отдам за Вас свою никчемную жизнь.
Он покачал головой.
- Нет, девочка, не стоит платить за мою старую циничную шкуру такую высокую цену. Вытирай свои чудесные глазки и поднимайся, не надо валяться в ногах.
Скайторн протянул руку, помогая Амарин встать, а потом притянул к себе и по-отечески обнял. Она постояла, успокаиваясь, потом отстранилась и подошла к столу, аккуратно раскрыла Итур и высыпала из тайничка две слезинки аргонского стекла.