Прошла минута или две. Рикардо отстранился от нее, и Дорис осталась стоять посреди комнаты с белым, как воск, лицом, с ничего не видящими пустыми глазами.
Если он хотел преподнести ей урок мужского превосходства, то добился цели. Правда, Дорис скорее согласилась бы умереть, чем признаться в этом.
— Если вы сейчас же не уйдете, — медленно г произнесла она, — уйду я. В конце концов ночь можно провести и в отеле.
Жесткий взгляд стоявшего напротив мужчины чуть смягчился. Взглянув еще раз на ее алые пухлые губы, Рикардо молча кивнул и вышел, тихо притворив за собой дверь.
Казалось, Дорис должна была торжествовать, но испытала она что‑то похожее на разочарование. Вот ерунда! — удивленно подумала она. Выходит, я на него зла только в его присутствии? Нет, наверное, я просто устала.
Вой кофемолки вывел ее из оцепенения. Выдернув шнур из розетки, Дорис решила, что по такому случаю действительно не грех выпить чашечку кофе с бренди.
Через пять минут с чашкой дымящегося кофе в руке она прошла в гостиную и пристроилась в бархатном кресле, подогнув под себя ноги. Что— то переменилось в привычной тишине комнаты, словно только что хозяйничавший здесь мужчина оставил после себя нечто неуловимое — то ли запах, то ли шорох, то ли просто ощущение присутствия.
Странно. Ведь этот красивый, как древнеримский бог, мужчина воплощал в себе все, за что она терпеть не могла мужчин: самодовольство, цинизм и безжалостное упорство в достижении своих целей. Если бы не отец, она бы не задумываясь послала Рикардо Феррери ко всем чертям, но…
Из груди у нее вырвался тяжкий вздох. Месяц или чуть больше — так, кажется, сказал Фред? Прошел всего лишь день, а она уже на грани срыва. Это будет просто чудо, если ей удастся продержаться месяц…
Фотосъемки затянулись, и Дорис с трудом сдерживала нетерпение. Как ни восхищал ее фанатизм Алана, сегодня его творческие поиски скорее утомляли ее, и она никак не могла дождаться минуты, когда можно будет уйти.
— Отлично, дорогая… Подбородочек чуть вы— выше… Теперь чуть поверни голову в мою сторону… Изумительно!.. Улыбочка! Знойная, томная — ну, ты понимаешь… Губки чуть надуй— Потупи взор… Отлично!.. Теперь подними глаза на меня. — Защелкал затвор. — Порядок! Это то, что надо. Ты свободна.
Со вздохом облегчения Дорис отошла в сторону от подсвеченных софитами декораций. От всей этой на полную катушку работающей техники в студии было еще жарче, чем на улице, и Дорис почувствовала, что без душа она долго не протянет.
Быстро переодевшись в гримерной комнате, Дорис подхватила сумку с вещами и, пробегая, помахала Алану и двум его ассистентам рукой:
— Извините, убегаю. В час у меня демонстрация и распродажа моделей. Пока!
Десять минут — дорога до дома, еще пятнадцать — душ и переодевание, и вот уже, снова сев за руль, Дорис несется на северо‑восток — в одно из фешенебельных предместий Мельбурна. «Несется» — не совсем точное слово. Улицы забиты транспортом, и почти на каждом перекрестке приходится ждать, пока подойдет очередь на проезд.
Выставка‑продажа моделей сезона проводилась раз в два года в магазине дамских товаров по инициативе владелицы бутика. Это было благотворительное мероприятие, и Дорис пожертвовала в его пользу причитающийся ей гонорар. Она и еще две профессиональные манекенщицы демонстрировали аукционные модели, представленные их авторами по цене себестоимости. Аукцион посещали многие представители, точнее представительницы, местной элиты; посетителей рассаживали за столы, и прислуга обносила их шампанским, фруктами и бутербродами для разминки. Под занавес следовали пирожные с кофе и чаем.
Ворвавшись в комнатку, где царил естественный для таких случаев организационный беспорядок, Дорис пробормотала: «Тысяча извинений!» — и бросилась к вешалке с моделями.
— Дорис! Мы уж думали, ты не придешь!
— Не беспокойся, Лиз, — успокоила подругу Дорис. — Флоренс только начала свое длинное вступительное слово, и у меня еще есть минут пять.
Дорис быстро надела короткую шелковую комбинацию, поверх ее — вызывающе экзотический костюм для отдыха, распустила стянутые до того в узел волосы так, чтобы они небрежно спадали на плечи, несколькими умелыми движениями подкрасила глаза, подрумянила щеки и обвела яркой помадой контур губ.
— Порядок!
Быстрый взгляд в зеркало, отработанная улыбка на лице. Остается лишь сунуть ноги в лакированные туфли на шпильках. Теперь можно спокойно и с достоинством ждать, пока ее не вызовут на подиум.
Заводная и темпераментная от природы, Флоренс была идеальным аукционистом. Она дирижировала действом с вдохновением истинного человека искусства, и публика, разгоряченная шампанским, все азартнее включалась в борьбу за очередной предмет торгов.
Дорис привычно совершала проход, делала финальный разворот на триста шестьдесят градусов и проскальзывала в комнату для переодеваний, чтобы быстро, но без суеты сменить наряд. Простая, но элегантная одежда повседневной носки уступила свое место изощренным изыскам деловых костюмов, после чего настал черед вечернего платья.
Музыка зазвучала приглушеннее, азартные выкрики Флоренс стихли, и на подиум в фантастически прекрасном, словно для нее одной сшитом, платье выплыла Дорис. С грацией балерины она продефилировала по дорожке, не забывая через каждые три метра делать разворот, а потом обернулась лицом к публике и краем глаза заметила стоящую чуть в отдалении стройную мужскую фигуру.
Феррери?! Какого черта он здесь делает?!
Восхитительно мужественный в своем темном костюме‑тройке с бледно‑голубой рубашкой и красно‑синим шелковым галстуком, он казался в этом женском царстве пришельцем из иного мира.
Дорис на секунду поймала его взгляд и тут же поспешила переключить свое внимание на зал.
— Двести пятьдесят! — объявила Флоренс.
— Четыреста!
Словно привязанные к одной веревочке, головы женщин моментально повернулись в направлении низкого мужского голоса, и Флоренс, с ее находчивостью и отменным чувством юмора, немедленно перевела конфуз в русло юмора.
— Дорогие мои, сегодня нам оказана совершенно исключительная честь. Для тех, кто не читал утренних газет, объявлю один из заголовков: «Рикардо Феррери и Дорис Адамсон преподносят сюрприз!» Мы с вами присутствуем при продолжении этого сюрприза. Ну, леди, — она подняла молоток, — кто‑нибудь рискнет вступить в состязание с мистером Феррери?
— Четыреста пятьдесят!
— Шестьсот!
Дорис клокотала от бешенства, и ей с трудом удавалось сохранять на лице улыбку.
— Семьсот! — крикнула одна из женщин.
— Тысяча! — спокойно сказал Рикардо и лишь приподнял бровь на возглас всеобщего изумления.
И снова он хозяин положения, в ярости подумала Дорис. Теперь уж точно будет море сплетен, а газеты все это переврут и перекрасят. И откуда он только взялся, чтоб ему провалиться на этом месте!
— Тысяча сто!
— Тысяча двести! — крикнул женский голос, и тут же другой прибавил еще две сотни долларов.
Ну и ну! Это уже был не цивилизованный торг, а самая настоящая схватка гладиаторов.
— Две тысячи! — хладнокровно провозгласил Рикардо, и в зале наступила тишина, прерываемая лишь редким шепотом.
Неужели финиш, беспокойно подумала Дорис. Наверняка. Заплатить десятикратную цену от реальной стоимости наряда — это многовато даже для самых эксцентричных посетительниц аукционов.
— Продано! — объявила Флоренс и облегченно ударила молотком по столу. — Благодарю вас, мистер Феррери… Ну, леди, а теперь вас ждет сюрприз.
Флоренс выдержала паузу, щекоча нервы зрительниц.
— Все, что мы носим, по большому счету служит одной‑единственной цели — привлечь внимание любимого мужчины. А потому для финала мы оставили серию спальных аксессуаров. Могу заверить: если милый увидит вас в этом наряде… — Флоренс обвела публику насмешливым взглядом, — …то давление у него подскочит до космических высот.