— Ни в чем я не усомнился, но порядок обязателен для всех. Наконец, третье, самое главное; все это был мираж, обыкновенный мираж.
— Я ждал, что ты скажешь именно это, — с неожиданным спокойствием заметил Шумерин. — Но, пожалуйста, не надо успокоительных пилюль. Скажи правду.
— Правду?! — Полынов не смог скрыть изумления. Но он тотчас овладел собой. — Хорошо, давай разберёмся. Я не понял тебя.
— А я тебя.
— Все, что я говорил, — правда.
— А вал?
— Что вал?
— Ты считаешь его миражем?
— Да.
— Но показания приборов…
Полынов опустил взгляд.
— Ладно, — глухо сказал он. — Я виноват, вот моя голова, рубите. Никаких показаний не было. Я скрыл это. Иначе мне трудно было бы разобраться в состоянии вашей психики, картину осложнили бы сильные эмоции. А мне надо было знать точно — галлюцинации это или мираж.
Бааде неожиданно махнул рукой — мол, все равно безнадёжно, не разберётесь — и поудобней устроился в кресле. Непредвиденным последствием этого жеста было то, что и капитан и психолог рассмеялись. И всем как-то сразу стало легче.
— Твой поступок сейчас меня мало волнует. Сейчас, — капитан выразительно посмотрел на Полынова. — Пока. Скажи лучше вот что: лава — это тоже мираж?
— Когда я сравнил ваше описание обстановки с тем, что увидел на телеэкране, я не мог не заметить некоторой разницы. Я отчётливо видел, как лава затопила гусеницы вездехода, чего, по вашим словам, в действительности не было. Отсюда — простейшее умозаключение.
— Ах, вот как, простейшее! — Шумерин не мог сдержать раздражения. — Но, насколько я знаю, мираж, пусть даже меркурианский, есть переброшенное через пространство изображение реально существующих предметов, Я ошибаюсь?
— Нет. Добавь только, что это изображение не всегда можно отличить от действительности.
— Тогда откуда, черт побери, на этой дикой планете мог появиться рояль?!
— Какой рояль?
Шумерин объяснил. Полынов приложил неимоверное усилие, чтобы хотя бы внешне остаться спокойным.
— Все? — спросил он, когда Шумерин умолк.
— Все…
— Почему ты сразу не сказал мне об этом?
— Ты сам настоял: потом, потом, сначала отдохнём, выпьем кофе… Я догадываюсь, к чему все эти психологические штучки, но, право, сейчас они излишни.
Шумерин говорил сдержанно, но голос его дрожал. Тогда вместо ответа Полынов закрыл глаза, развёл пальцы и вслепую вновь свёл их. Они сошлись точно. Шумерина затрясло. Полынов бросил на него быстрый взгляд.
— Тебе хочется стукнуть кулаком по столу; ты того… не сдерживайся.
Кулак грохнул по столу. Подпрыгнули чашки, плеская кофе.
— Ну, теперь можно продолжить разговор, — сказал Полынов. — Ведь полегчало, не так ли?
— Друзья, мы перестали быть такими, какими были раньше, вот что я вам замечу, — вдруг подал голос Бааде.
— Да, ты прав, — Полынов потёр лоб, — мы изменились. Любопытная планетка — этот Меркурий… Ничего, разберёмся. Нет, рояль миражем, конечно, не был. Это очень похоже на галлюцинацию.
— Так я и знал! — воскликнул Шумерин.
— Почему-то именно здоровые люди болезненней всего воспринимают это слово, — холодно ответил психолог. — Между тем галлюцинации бывают у самого что ни на есть нормального человека, необычность обстановки, нервозность — готово.
— Это точно?
— Ручаюсь.
— Даже рояль?
— Хоть Эйфелева башня.
— Сразу у двоих?
— Это уже более редкий случай. Но пейзаж Меркурия не просто диковинный, это исключительный пейзаж. Так что ничего страшного и в этом факте я не нахожу. Мой окончательный вывод таков: рояль — бесспорно галлюцинация. Остальное — или галлюцинация, или мираж. Скорей последнее.
— Так что же нам теперь делать? Ведь мы и шагу теперь не сможем ступить, не рискуя получить оплеуху от какого-нибудь призрака собственного воображения?
— Ну, против галлюцинаций есть очень простое средство.
— Какое же?
— Надавить пальцем на глаз. Реальные предметы раздвоятся. Галлюцинация — нет.
— Надавить пальцем на глаз… Совсем просто. Через шлем давить или как?
— Да-а… Этого я не учёл. Это осложняет. Такой пустяк и…
— Я же говорил.
— Беспокоиться все равно нечего. У нас есть аретрин. Ещё не было случая, чтобы он не снимал галлюцинации. Моя ошибка, что не дал его вам перед поездкой.
— И это не первая твоя ошибка.
Полынов ничего не мог возразить. Про себя он подумал, что даже не может толком объяснить, почему он поступил так, а не иначе. Это угнетало больше всего.
— Бааде, а ты что думаешь? — спросил Шумерин.
— Я? Я не думаю, я молчу. Всякие там галлюцинации, психические кризисы относятся к той потусторонней области, в которой порядочному инженеру делать нечего. Наука лишь то, что подвластно числу и мере. А в субъективном хозяйстве нашего друга нет даже единиц измерения — каких-нибудь там чувств ампер или волиметров…
Полынов засмеялся.
— Ладно, Генрих, я это тебе ещё припомню! Тем более что все это — устарелые представления. Но ты вот что мне скажи: мираж тоже потустороннее явление?
— Нет, почему же, мираж — чистая физика. В сущности, это объёмная передача изображения на сотни, иногда тысячи километров, когда в атмосфере образуется своеобразная оптическая система, характеризующаяся…
— Но в разреженной меркурианской атмосфере…
— Поведение такой оптической системы в сильно разреженном воздухе, к сожалению, малоисследованная область. Однако известно, что дальние миражи трансформируются именно через разреженные слои атмосферы. Кроме того, доказана принципиальная возможность миражей иного типа…
Полынов остановил его.
— Короче, меня интересует: над миражами — близкими, далёкими, оптическими или там ещё какими-нибудь — властвуют число и мера?
— Конечно, я предвижу некоторые трудности, но…
— Можно отличить мираж от не миража?
— В принципе, да.
— Это я и хотел услышать. Вот план проверки. Мы вновь отправляемся на разведку. Я и Бааде. Аретрином я заранее снимаю всякую возможность галлюцинаций. Если нам и тогда встретится что-то необычное, Бааде возьмёт свои числа и меры… И все станет ясным.