Юрий Михайлович задумался. Потом нехотя ответил:
— После получения на тебя ордера, нам позвонили и сказали, где ты находишься. Вообщем, так, Артёмьев. Твоё дело у нас в отделе не останется. Намекнули нам, что его в город заберут и попросили быть с тобой построже при задержании. Кто просил, не спрашивай, не отвечу. Вот тебе телефон, звони своему адвокату. Странно всё как-то, и мне не нравится. А вы чего встали? — повернулся он к своим операм, — Валите к себе. Надо будет, позову.
***
С того дня, начались серые будни с чёрными полосами. В деле было много неясностей, но самое главное, что тело девушки было в моей квартире, и убита она была моим ножом. Убили её в промежуток времени, когда меня не было дома, алиби на этот промежуток времени у меня фактически не было. Да и откуда его взять, если я просто катался по трассе. Есть у меня такая блажь, просто ехать куда-нибудь без определённой цели, а потом обратно. Главное вдали от города, где трасса поскоростнее и меньше забита машинами. С ключами, тоже непонятки. Ключи мои, второй комплект. Замки, согласно экспертизе, были вскрыты ключами. Без применения сторонних предметов или приспособлений. Вопросов много. Нет ответов.
Изнасилование мне вменить не смогли. Нет доказательств. Экспертиза дала отрицательный результат. Мотив преступления был притянут за уши — убийство в связи с отказом вступить в половые отношения. Да уж… Привёл домой проститутку — наркоманку, уложил в свою постель, раздел. Потом не смог соблазнить и убил, перерезав горло бедной девочке. После чего, в панике убежал, позабыв закрыть дверь, пить пиво в кафешку. Бред.
Но, тем не менее, следствие это устраивало. Другого, более удобного подозреваемого у них не было. Поэтому имели меня. Адвокат умница, крутилась изо всех сил, выдвигая требования о проведении дополнительных экспертиз, проведении дополнительных допросов, ходатайствами о продлении сроков расследования. Я тоже, тормозил следствие, как только мог. Всё надеялся на чудо. Но, время шло, сроки все вышли, выше областного прокурора мне не прыгнуть. Да и странности какие-то в течении всего расследования происходили. Вдруг появился свидетель, который видел, что я вёл Хильдман к себе домой. Интересно, он меня знает по фамилии, а я его вообще знать не знаю. И видел он нас вместе вдали от дома. Тоже полный бред. Мне на улице других баб не хватает? Типа, встретил случайно на улице соседку-проститутку, со страшной мордой наркоманки со стажем, воспылал чувствами и повёл домой? Другой свидетель, как будто видел, что мы с ней ссорились в тот день. О чём мне с таким животным, ссорится?! Разговор короткий, пинка под задницу. Тоже, кто такой?! Не знаю. Потребовал очную ставку, так сначала провели опознание, где меня опознали, а потом на очной ставке, какой-то мужик упрямо твердил, что он меня знает.
Друзья и знакомые, на которых я ссылался в качестве косвенных свидетелей, постепенно стали менять показания. От очных ставок уклонялись. Странности множились. Кому я мог так сильно, перейти дорогу? То, что меня, когда привезли в СИЗО, сразу кинули к блатным в камеру, это обычные шутки ментов. Для БСМ у них есть другие камеры, для 'красных', хотя там тоже, ещё те твари сидят. Стукачи зоновские, да те, кто из хаты ломился. А это они сделали, что бы проучить, что бы знал своё место. А если что, так скажут, что перепутали. Да уж… Перепутали. Через десять минут, целым нарядом меня отдирали от трепыхающегося тела смотрящего. Как потом мне сказали, я там нескольких уработал, хорошо хоть не насмерть. Хотя, в другом месте и в другое время, придавил бы, не особо задумываясь. Такая гниль там сидела. А что оставалось делать? После краткой процедуры знакомства, смотрящий определил мне статус — оленя и выделил шконку поближе к параше. Я с ним как-то был совсем не согласен, о чём доходчиво проинформировал, что за оленя, я его сейчас петухом сделаю. Ну, а по пути к нему, втоптал в пол его шнырей.
И началась череда перемещений, камера — карцер, карцер — камера. Потом, видимо, когда я уже едва не подыхал от истощения, боясь показать меня адвокату, дав отлежаться пару дней в больничке, меня поместили в одиночку. Да я и не возражал. Мне там вполне комфортно. Посидеть в одиночестве, подумать. Правда, проблем, после парочки моих выступлений в камерах, уже не было. Толи моя отмороженность помогла, или малява с воли пришла — местный люд меня зауважал и больше не дёргался. Да вот, только местную администрацию я чем-то не устроил. Видимо, дубаков сильно помял, когда они меня совсем неласково, из хаты тащили. Да и в пресс-хате отбивался, сколько мог, пока не вырубили, убивать-то я их не стремился. Может ещё по какой, другой причине. Я потом неделю, в одиночке отлёживался, в больничку уже не отправляли, доктор в камеру пользовать приходил. Ладно, организм молодой, растущий, всё как на собаке, быстро зажило. Вот они меня под всяким предлогом и совали в кичму.