– Двести четвертая бригада под командованием…
– Под командованием?
– Майора Гринёва.
Лейтенант удивленно поднял голову:
– Пленные из двести четвертой показывают, что Гринёв был подполковником…
– Нет. Майор. Его разжаловали осенью прошлого года. За что – не знаю. Не вдавался в подробности.
«Интересно… Поверит или нет?»
Лейтенант вроде бы поверил:
– Так, так… Продолжайте…
– Должна была выйти к месту сосредоточения бригад на болоте Невий Мох. После соединения общее руководство операцией должен был принять Гринёв.
– Что? – опять удивился Вальдерзее. – Майор руководит подполковником?
– Так решило командование фронта, – отрезал Тарасов.
– Вы проиграете эту войну… Русские не умеют воевать, и в этом я убедился только что… И по какой причине майор должен был командовать подполковником?
– Его бригада была больше. И по количественному составу, и по вооружению. Насколько я знаю, гринёвцы вошли в котел с батареей «сорокапяток».
– Господин Тарасов, а что вы почувствовали, когда узнали, что вами будет руководить МАЙОР? – выделил последнее слово обер-лейтенант.
– А вы как думаете?
Голод – странная штука. Первые три дня голод сначала сосет под ложечкой, потом охватывает все тело – даже пальцы на ногах хотят есть, – а потом раздирает тебя так, что хочется впиться зубами в руки.
И вдруг приходит момент – у кого-то раньше, у кого-то позже – голод пропадает. Кажется, что тело стало чужим, ватным каким-то. Движения замедляются. Сквозь воздух идешь, словно сквозь мягкую стену. Мыслей нет. Вообще нет.
А думать надо… Надо, надо, надо…
Почему не отвечает штаб фронта? Где самолеты снабжения? Где Гринёв со своей бригадой? Что делать? Сил бригады недостаточно даже для выполнения первой задачи – нападения на аэродром в Глебовщине. Не говоря уже о штабе немецкого корпуса… Идти на задание – значит положить бригаду в эти чертовы снега. Возвращаться – значит трибунал. Продолжать ждать – значит тихо вымереть. Деревья уже ободраны. Из хвои отвары пьют, больше нечего… Лошадей – живых и павших – хватило на один неполноценный ужин – стограммовый кусок мяса на бойца.
– Какие будут предложения, товарищи командиры? – Тарасов играл желваками. – Командиры батальонов? С вас начнем…
Встал комбат-один:
– Мое мнение – надо атаковать аэродром. По крайней мере, добудем продуктов.
И сел.
– Немногословен, ты, Иван Иванович… – улыбнулся комиссар бригады. – Жук и есть…
– А что тут еще скажешь? По-моему, больше вариантов нет… – перебил хохоток командиров капитан Жук.
Командиры других батальонов согласились с мнением комбата-один.
– Разведка?
Командир отдельной разведывательно-самокатной роты Паша Малеев – здоровый, белявый – протрубил дьяконским басом на весь лес:
– А нам, разведчикам, как командир прикажет. Надо будет – в Берлин сгоняем и фюрера достанем!
На этот раз никто не засмеялся. Командиры помнили, как Малеев гонял их еще в Зуевке, невзирая на звания и должности. «Строевая подготовка – есть основа армии! Нет строя – нет дисциплины! А командир есть первый пример по дисциплине для бойца!» – выгуливал он лейтенантов и капитанов по плацу. А бойцы у него ходили с зашитыми карманами, полными песка…
– Начштаба?
Майор Шишкин одернул полушубок:
– Я думаю, что надо еще подождать Гринёва. И попытаться наладить связь со штабом фронта. Уточнить детали, получить указания.
– Товарищ майор, – внезапно вступил в разговор начмед бригады. Обычно он отмалчивался, мало что понимая в военных делах и докладывая только о своем царстве. – Товарищ майор, промедлим еще пару дней, и бригада просто ляжет тут. Требуется срочная эвакуация как минимум сотни обмороженных. Гангрена. Операции в этих условиях я делать не могу. Люди…
– Что вы можете, товарищ военврач, дело десятое, – перебил начмеда Тарасов. – Делать будете, что придется.
Шишкин, не обратив на эмоциональный выпад медика, продолжил:
– Товарищ военврач второго ранга прав. Бездействие равно смерти. Необходимо действовать. Наверняка у немцев в деревнях, превращенных ими в опорные пункты, имеются склады и боеприпасов, и продовольствия. Мы все с вами наблюдаем, как транспортные «Юнкерсы», практически вереницей, снабжают фашистов. Николай Ефимович, товарищ комиссар и я посоветовались и предлагаем такой вариант. Разведроте сегодня же ночью проверить ближайшие деревни – Малое и Большое Опуево, а также…
Шишкин стал сыпать названиями деревень и сел, где, по его расчетам, немцы должны были оставить гарнизоны.
– В бой не вступать. Провести визуальное наблюдение, сделать выводы и возвращаться. Утром же выдвинемся к наиболее лакомому кусочку. Как считаете, товарищи командиры?
А командиры были не против. Разве поспоришь с мнением командования? Тем паче, что решение было единственно разумным в данной ситуации…
Совещание закончилось за час до наступления сумерек.
– Малеев, останься, – приказал Тарасов командиру разведчиков. – Задача понятна?
– Обижаете, товарищ подполковник… – забасил тот. – Что я, пень какой?
– Павел Федулович, – обратился Тарасов к старшему лейтенанту. – От тебя жизнь пацанов зависит. И судьба операции в итоге. Понимаешь? Минимум действий, максимум внимания. Придержи своих орлов комнатных.
– Чего это комнатных-то? – привычно обиделся Малеев на привычную шутку командира.
– А то знаю, хоть и ходят, аки тени отца Гамлета, а немцам глотки хотят порезать. Так?
– А как же…
– Вот именно сегодня и не надо резать. Успеете еще.
– Языки?
– Брать. Желательно фона какого-нибудь.
– Будет вам фон. Хотите этого… Как его… Брык… Бряк… – Малеев никак не мог запомнить фамилию командующего окруженной Демянской группировкой.
– Фон Брокдорфа-Алефельда. Тоже неплохо. Но это потом. Ты мне сначала доставь сведения о продуктовых складах. Подкрепимся и будем этого фона по всему графству гонять.
Старший лейтенант не понял:
– По какому графству?
Тарасов засмеялся во все тридцать два зуба:
– А еще разведка… Ты что, не знаешь, что немцы котел «Демянским графством» называют?
Малеев ошеломленно захлопал глазами:
– Первый раз слышу…
– Иди бойцов собирай, Павел Федулович. С богом!
Тарасов похлопал по плечу медведистого разведчика.
Тот козырнул и умчался к своим архаровцам.
Тарасов вздохнул и отправился обратно в свою снежную яму, по недоразумению названную блиндажом.
Но дойти не успел. Его перехватил связист:
– Товарищ командир! Радиограмма из штаба фронта!
Ночь. Темнота такая, что можно глаз выколоть. По-настоящему глаз выткнуть… Наткнувшись на ветку в буреломе.
Наверное, только русские люди умеют потеть в двадцатиградусный мороз.
А знаете почему?
Все просто.
Русский – это прилагательное. Он приложен к своей стране. Немец, англичанин, американец, француз – они существительные. Пока они существуют – существуют и их страны. Но убей немца – не будет и Германии.
Убей американца – не будет Америки.
Убей русского – не будет русского. А Россия останется. И другой русский придет… Через бурелом, через ночь, через сугробы.
И пот щиплет глаза, стекая из-под шерстяного подшлемника.
Темень такая, что видно только белеющий под ногами снег. Пять километров по бурелому за три часа. Почти каждый шаг – в перелет кустов. Пять километров – и котелок пота с каждого. И еще одна сломанная лыжа – бойца пришлось отправить обратно по следам. Гадство… А ведь надо вернуться с докладом к шести утра. Что там в этом Опуеве?
Малеев сказал командиру разведгруппы, что – возможно! не более! просто возможно! – в Малом Опуеве штаб какой-то там мекленбуржской дивизии.
Деревья внезапно стали расступаться.
– Дорога, командир! Зимник! – остановился вдруг Ваня Кочуров, тот, который тропил снег последние десять минут. – Глеб, позырь!