Все эти траты имели место, но причина заключалась не только в одной королеве; едва заняв свой пост, Тюрго решил произвести солидные сокращения бюджета, начиная с королевских трапез, состоявших из сотен напрасно приготовляемых блюд. Расточительность двора подвергалась критике уже много лет, и поведение капризного Людовика XV, содержавшего сначала своих шлюх из Парк-о-Серф, а затем Дюбарри, не изменило ситуацию к лучшему. Поскольку счета государства не являлись общественным достоянием, досужие домыслы увеличивали их в фантастических пропорциях; в представлениях подданных, иногда совершенно ошибочных, астрономические суммы расходовались на удовлетворение самых невероятных причуд. И улучшений не предвиделось, так как Мария Антуанетта только что получила в подарок от супруга очаровательный дворец Трианон, а также занялась устройством своего маленького англо-китайского сада.
– Взгляните, господин де Лансаль, – сказала королева. – Среди этих сокровищ есть нечто, способное вас заинтересовать.
Она достала из груды хлама картонную коробку.
Пьетро моментально насторожился.
Его внимание привлек инициал. Рельефная золотая буква «Б».
Пьетро стиснул зубы.
– Когда вы это получили?
Мария Антуанетта улыбнулась ему сияющей улыбкой.
– Вчера вечером. Я была уверена, что это подарок от мадемуазель Бертен, но она меня разубедила; к тому же она была очень недовольна, что кому-то вздумалось ей подражать.
– И в этой коробке?… – сказал Пьетро, намереваясь открыть ее.
– Открывайте, открывайте, прошу вас.
Он заглянул в коробку. Внутри находилась еще одна шляпка.
«Это вполне в его духе», – подумал Виравольта.
Шляпка была особым образом украшена: справа находилась избушка, все детали которой были воспроизведены самым кропотливым образом: марлевая ленточка изображала дым, выходящий из камина домика, крытого соломой, расположенного среди трех плюмажей. На пороге насекомое в нелепом клетчатом передничке было поглощено разговором с другим насекомым, держащим в руках гитару. Странным казалось то, что от насекомого с гитарой до самой кромки полей шляпки тянулись капли, напоминающие кровь.
– С ней была записка, – сказала Мария Антуанетта. – Без какой-либо подписи, кроме этого инициала «Б». Я показала ее господину Сартину и господину Верженну, которые сразу же посоветовали сообщить об этом вам.
– И правильно сделали, – мрачно проговорил Пьетро. – Но позвольте мне угадать…
Записка была прикреплена к шляпке вместо цветов и походила на письмо, уведомляющее о некой трагедии.
Пьетро схватил ее, изо всех сил пытаясь обуздать гнев.
Он развернул ее.
– Итак, он все-таки это написал, – сказал Виравольта. И добавил: – Хорошо, что не моей рукой.
Он покачал головой.
Было общеизвестно, что Мария Антуанетта обожает цветы, особенно нарциссы, лилии и сирень – не считая роз, само собой разумеется. Пьетро больше не требовалось прибегать к услугам нормандца, садовника-философа, чтобы угадать скрытый смысл этого последнего послания; снова роза и лилия; ракитник – скрытность; тысячелистник – война; бессмертник – вечные сожаления; и две-три хризантемы.
Это был сигнал.
«Но что означают солнцестоянье и заря? Опять метафоры! – размышлял он. – Баснописец все еще желает убивать баснями и поэзией! Это намек… на определенный момент. Но когда?»