— Браво!
— Иметь недостатки и не исправлять их — вот в чем настоящий порок. Да Сиа доказала нам, что она способна к совершенствованию. Она неустанно старалась бороться скорее против своего характера, нежели против фантома госпожи Мао. Мудрец обнаружит причину своих недостатков в себе; глупец обвинит в них других.
— Где она живет?
— В Гонконге. Охотница за головами, работает в рекрутерской фирме. И сменила уже трех мужей.
— Как госпожа Мао…
Несмотря на то что была увлечена своим рассказом, в ответ на мое замечание госпожа Минг хихикнула, показав, что не лишена чувства юмора.
— Ой, — продолжала она, — по этому поводу ее сестра Тинг Тинг…
В этот момент вошел толстопузый и высокий мужчина, эдакий энергичный здоровяк с грубыми чертами лица и медвежьей статью. Она замерла. С улыбкой до ушей на потном лице, он принялся орать на недоступном мне диалекте — языке хакка. С чрезвычайной приветливостью он похлопал свою соотечественницу по плечу и ринулся к писсуару. Опорожняя мочевой пузырь, он что-то напевал, потом рыгнул, окликнул госпожу Минг, проревел еще одну тираду, прерываемую притворным смехом, и наконец удалился, позабыв оставить чаевые.
— Родственник? — поинтересовался я.
— Нет.
— Он вел себя так, будто хорошо вас знает.
— Воспитанный человек дружелюбен без фамильярности; вульгарный человек фамильярен без дружелюбия.
Ворвалась толпа американцев, и я оставил госпожу Минг в ее ведомстве чистоты.
Следующие пять дней я посвятил поездке в Шэньчжэнь для налаживания контактов. Вернувшись в Юнхаи и торопясь завершить переговоры, я знал, что у меня очень мало времени для того, чтобы вновь выслушивать фантасмагории госпожи Минг.
В понедельник я принес раздобытую в Шэньчжэне коробку французских сластей.
— Возьмите, госпожа Минг, я вернусь только через полгода: вот скромный подарок.
Растроганная, она стала протестовать, отказываться, потом согласилась, схватила пакет, после некоторых сомнений открыла его, снова запротестовала, придя в восторг при виде шоколадных конфет, вернула мне их, сославшись на то, что они слишком роскошные, потом снова приняла и пятнадцать раз поблагодарила меня, настаивая, чтобы я вместе с ней их попробовал.
Мы уселись друг против друга за ее шатким столиком.
— Опишите мне Флёр и Тьери, — потребовала она, с довольным постаныванием проглотив конфету с начинкой пралине.
Догадавшись, что буду лишен рассказа, если не подчинюсь, я поведал ей парочку историй.
Пока я описывал ей свою жизнь с Флёр и Тьери, она внимательно смотрела на меня. Под лазерным прицелом ее взгляда я терял вдохновение, все менее уверенный в том, что мое повествование представляет для нее интерес.
Через несколько минут, смущенный ее напряженным вниманием, я капитулировал:
— Госпожа Минг, подарите мне совет. Вы такая дальновидная мать. Как мне стать хорошим отцом?
Ее щеки в красных прожилках побагровели еще больше. Она изобразила нерешительность.
— Бесполезно.
— Почему?
— Опыт — это свеча, которая светит только тому, кто ее держит.
Чувствуя ее сопротивление, я все же настаивал. Она прервала мои мольбы:
— Зачем вы меня обманываете?
— Простите, что?
— Я очень ценю вас, господин, и признательна вам за внимание, но зачем вы лжете?
Я остолбенел с открытым ртом, ошеломленный иронией ситуации: эта женщина, городящая небылицы, эта женщина, выдумавшая десять жизней, эта женщина обвиняла меня в обмане!
Качая головой, она добавила дрожащим от волнения голосом:
— Моя подруга На работает на рецепции отеля, там, наверху. Как-то случайно мы разговорились о вас. Чтобы убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке, она распечатала вашу регистрационную карточку.
Я в ужасе побледнел.
— Кто эти мальчик и девочка на фотографии, которую вы храните? — спросила она сладким голосом. — По официальным документам у вас нет детей.
Это было слишком. Я покинул помещение, поднялся к себе в номер. Улегся в кровать и позвонил по телефону, чтобы перенести встречу, сославшись на недомогание. Впрочем, я не преувеличивал, потому что день и ночь меня рвало. Я блевал, вместо того чтобы плакать. Блевал, чтобы освободиться от своих фрустраций. Блевал, чтобы опустошить себя.
Да, госпожа Минг попала в точку: я ее надул.
Я не только пыжился, я еще и забыл о своем бахвальстве. Когда две недели назад фотография моих племянников выскользнула у меня из кармана, я позволил госпоже Минг строить догадки о том, мои ли это дети; помимо того, что в тот момент эта путаница не имела значения, двусмысленность доставила мне удовольствие; потом я уже не осмелился пойти на попятную; более того, я упивался своим обманом, пьянея от мысли, что украл у сестры ее отпрысков, шалея от собственных рассказов о своем отцовстве.