«Муха» сперва меня не узнал и, выглядывая в окно через тюлевые занавески, угрожал вынести ружьё, если я не пойду прочь, но, приглядевшись, сильно и надолго расхохотался. Потом, прежде чем помочь, сбегал обратно в дом за фотоаппаратом и попросил жену сфотографировать нас вдвоём. Подробностей он не спрашивал, только по-дружески снял с меня узы, повёл умыться и обрядил в старый двубортный костюм. Мы пили чай, жена «Мухи» временами качала головой, а сам «Муха» не мог остановиться и время от времени заливался каким-то девичьим смехом, приговаривая между приступами:
«Ох, батюшки!»
Вернувшись домой уже под утро, я промямлил перепуганной жене, что меня ограбили хулиганы, и завалился спать. Тогда мне приснилось, что я бегу по взлётной полосе аэродрома и не могу подняться в воздух, а сзади меня пытается догнать Людмила Зыкина со своим оркестром и сворой собак.
Утром я действительно проснулся под собачий лай во дворе, и первой моей мыслью было – купить себе гирю, чтобы подтянуть на будущее свой тонус во избежание в дальнейшем подобных казусов.
Спортивные костюмы, тренажёры и секундомеры я и по сей день презираю, ибо вот уже тридцать пять лет признаю только свою полуторапудовую гирю с ручкой, обтянутой синей изолентой, кальсоны – да-да, тех свидетелей моего позора, домашние тапочки и спальную майку грязного цвета оттенка что-то вроде «нэви-блю». И поверьте мне, старому человеку, именно сугубо православной гире я обязан за свою неплохую фигуру в мои теперь уже пенсионные лета…
Шли годы, даже пятилетки, сынок уже учился в педагогическом институте, и естество моё, доставшееся мне, как я давно понял, от дедушки, опять начало брать своё.
Однажды сын пришёл из института не один. Я сидел в кресле у включенного телевизора и читал газету. Молодая парочка остановилась передо мной, я поднял над газетой глаза, а сын произнёс:
«Батоно, это – Рая», – и как-то неловко обеими ладонями махнул на девушку.
Я отложил газету:
«А как Вас по отчеству? Раиса…»
«Раиса Яковлевна Кухенройтер», – с солидностью отчиталась девушка. Медленно опуская перед собой газету, я осмотрел её ноги. Затем, встряхнув газетными листами, я якобы опять погрузился в программу телепередач на центральном развороте.
Они прошли в дальнюю комнату, и, несмотря на то, что в телевизоре громко пел Лев Лещенко:
«Не расстанусь с комсомолом,
Буду вечно молодым…», –
я под бравурный проигрыш оркестра слышал (или хотел слышать) их тяжёлую возню, доносящуюся через запертую дверь. Тут мне опять вспомнилось детство, тёмная ночь и дедушкин сарай.
Через некоторое время Раиса вышла, оправила причёску и попрощалась, обращаясь ко мне по имени-отчеству. Помнится, я пошутил, что запомнить повторяющееся из поколение в поколение одно и то же имя совершенно не проблематично.
«Да», – ответила она. – «Резонно».
Через месяц она переехала к нам, и очень скоро у меня появился внучок.
К этому времени я уже давно ночевал в прихожей на раскладушке, ибо жена моя дошла до того возраста, когда не могла уже переносить мои постоянные ночные похождения на кухню, когда я, потеряв возможность уснуть, старался шумно утолить жажду сырой водой из-под крана.
Однажды утром, когда все разбрелись на работу, только лишь мой внучок ворчал в дальней комнате, лёжа в кроватке, а невестка Раиса Яковлевна ходила выносить горшок, я, будучи в отпуске, делал на кухне упражнения с гирей.
«А Вы атлетически сложенный мужчина», – раздалось у меня за спиной.
«Да», – ответил я, откладывая в сторону гирю, – «у меня много талантов».
В этот момент на газовой плите закипел чайник. Мы с Раисой Яковлевной сели пить чай с пряниками.
«Я, допустим, в юности неплохо рисовал», – продолжало изнутри моё естество, подозреваю, дедушкиным голосом.
«Ой, ли!», – взмахнула ладошами Раиса Яковлевна.
«Не верите?» – я играно оскорбился, пошёл в комнату и вернулся со старым рисунком Севастьяна
«Вот, глядите…», – и тут я начал объяснять, в чём именно состоит секрет этого художественного произведения, незаметно припадая к плечам и шее Раисы Яковлевны, пытаясь учуять её запах.
Я не смогу объяснить, что было дальше. Помню только резко брошенный взгляд возлежавшей подо мной Раисы через моё плечо в самый момент моей мужской разрядки и звук хлопнувшей за моим сыном двери.
Вечером я сидел один на кухне и ждал разговора с сыном. Он не пришёл, Раиса принесла конверт и кинула его мне на стол. Я его распечатал, там было ещё три конверта. В одном лежали денежные купюры на сумму …тьсот рублей. Открыв другой, я изумился: это было письмо моего отца, которого я никогда не видел, к моему сыну, которого я больше никогда не увижу. Наверное, следует его полностью перепечатать: