НЕБО. ВОРОН
Ну да, только вот не велено посвящать вас, уважаемый "Достоевский", в эту тайну. Ради нее вы живете, ползете пока по лестнице...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
...ведущей вниз...
Давайте вернемся к нашим героям. Нам негоже рассуждать о высших материях, когда мучения конкретных людей здесь, рядом, воочию. И я, между прочим, мучаюсь с ними вместе, не меньше их. Потому слушать прекраснодушные рассуждения о конце света мне противно. Я при нем уже нахожусь, привет из ада...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Замер Квазимода около трибуны, и взоры ста человек в полной тишине уставились на него в ожидании.
И он выдавил хриплым, как со сна, голосом, словно рожая слова:
- Я со-гла-сен.
ЗОНА. ЯСТРЕБ
После всего этого сучьего маскарада меня вызвал к столу Мамочка. Так, мол, и так, пойман Ястребов в кабинете заместителя директора. Мол, искал он деньги, а я не верю.
Я повторил, что ему уже тогда сказал.
- Ясно, опять врешь, - бакланит.
- Откуда же вы знаете, вру я или нет?! - Я тут прямо взорвался.
- А для этого, горлопан, Шерлоком Холмсом большим не надо быть. Не только я, но и все видят, что ты врешь.
Что значит - все? При чем тут все? Во порядочки тут... Сейчас всех небось будет спрашивать: верите - не верите... Копец!
Оглядел кодляк. Кто рожи отвернул, кто в рот майору смотрит. Мой шут Крохалев где-то сховался. Гоги, хитрожопый грузин, будто не слышит. Новый бригадир сидит как истукан, ничего не видя, ничего не слыша.
И тут - я не ослышался ли? - спрашивает всех дурной майор:
- Я спрашиваю всех! Тишина! Какого наказания заслуживает Ястребов?
- Объявить благодарность! - тотчас посоветовали из дальнего угла, куда слабовато доходил свет лампочек.
- Кто? - вскинулся тут блаженный майор. - Крохалев?
Точно, майор, придурочный мой кент голос подал. Да куда там... Тут же прокис.
- Виноват, больше не буду! - Встал, как школьник, блин, повинился Ленин... Порядочки.
- Ларька его лишить. - Кукшин, слизняк тоже, базарит, активист хренов.
Ну, за это и проголосовали все, кроме тех, кто в уголке сидел. Там хоть несколько людей порядочных оказалось, на них вся надежда в сучьей норе...
Сел, оглядел я ссучившийся весь контингент и про себя, вот тут, сейчас, решил: нет, или будет, как во всех Зонах, по закону воровскому, или я замочу пару-тройку активистов, чтобы уже не жить такой жизнью, пусть под суд снова пойду, ничего, хоть Зону сменю. А вышку не дадут, обхезаются. Вот такой мой себе наказ.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Смотрю, сел Ястребов и взгляды ловит - тех, кто против него голосовал. Да, с этим придется напоследок повозиться, дурь блатняцкую умерить. В изолятор вначале, прижмем по выходе, еще прощения попросит, тоже мне пахан самопальный...
Вызываю я тут осужденного Уларова. Три срока, член СПП.
- Вот уже три месяца осужденный Уларов бегает от работы, - докладываю. Ваше мнение, что делать? Кукшин...
Вначале не хотел в Зону входить этот Уларов, узнал, что там кровный враг его - Джигит. Затащили, теперь вновь условия ставит, фрукт.
- А я что думаю... - зашепелявил Кукшин. - Гляньте, какую морду отъел. Такой на плове у него и дома не было, какую у нас тут отожрал. Почему? Не пашет потому что... Где Уларов? В туалете. Где Уларов? С обеда не пришел. Где? В бане. Вот так каждый день. Влупить ему пятнашку, чтоб зазря бригадный хлебушек не халявил.
- Исключить из СПП! - кто-то крикнул. И поддержали многие. Проголосовали единогласно.
Этот обиделся, что-то по-узбекски говорит, матерится, видать.
- Ты, может, по-русски не понимаешь? - спрашивает Поморник, человек Божий, ему бы все найти возможность человека выспросить.
- Все он понимает, как жрать в столовой - первый бежит, - тут вдруг голос подал Володька Лебедушкин. - Гоните его из отряда. От него прет, как от параши, потому что не моется. Я не знаю, что он там у вас в бане делает, но прет дерьмом от него страшно!
Заржали тут все. Уларов покраснел, опять матерится.
Поднялся Дикушин:
- Ты, Закир, дурака не строй тут: "не понимаю"... Лебедушкин прав. До того дело доходит, что вон намедни ребята его силком в душ затолкали да со шланга поливали, выскочить не давали. А что делать, если не моется! В рабочем так и помыли...
- Так я заболел! - крикнул вдруг Уларов. - Замерз ведь. Совсем дурак! показал он неизвестно на кого. И снова все заржали.
Уларов заплакал.
НЕБО. ВОРОН
Печалиться надо, а не смеяться. Не моется этот бедный человек по той причине, что Джигит обещал лишить его муж-ской чести, и оттого боялся Уларов заходить в баню, ведь именно там это с ним и должны были проделать. Угроза была давно, и Джигит забыл уже свое обещание, но у Уларова остался страх бани, и он не мог побороть этого в себе; и надо бы мыться, а боялся. Знал, что не выдержит этого унижения, может с собой покончить...
ЗОНА. УЛАРОВ
Джигит почему так стращал меня? Проиграл я ему в карты. А чем отдавать? Попой своей, говорит, отдать, чурка. Я говорю - не дамся! А Джигит смеется: не заметишь, говорит, как в бане обмарусим... Так я испугался. Хожу все время, гляжу, нет ли рядом этих козлов, что опозорили земляка моего - Саида Кайранова, он тогда на запретку кинулся, током убило его, хороший парень был, из Самарканда. Ведь меня на воле ждут две жены и одна невеста. Да и таджик со мной сидел, говорил, Джигит со своими петухами всю Зону держит за долги, может на любого натравить. Страшно, да?
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
И дали немытому "азияту" для начала пять суток изолятора. Мамочка предупредил, что теперь если будут пропускать архаровцы из нашего отряда занятия в школе, из барака вынесут на вахту субботний телевизор - последнюю нашу усладу.
Под конец заметил, что если Кроха еще раз уронит в школе ручку на пол и будет ее искать полчаса, а на самом деле заглядывать под юбку пожилой Марии Ивановне, которая ему втемяшивала знания о Пушкине, то он будет доучивать "У лукоморья" в штрафном изоляторе, а заодно изучит и "Во глубине сибирских руд...".
Табуретки задвигали, зашаркали сапожищами, подались все курить на улицу. Утопал Мамочка, Володька ушел, а я все сидел и сидел, боясь встать.
Что, теперь я - сука, активист, подлая тварь?
Но я же не с теми, кто хочет подставить, сгноить моих товарищей Гоги, Володьку, Дрозда-балабола. Я с теми, кто им помогает.
Кто я, за кого я?
ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
Батя, изнуренный за эти долгие минуты душевной борьбы, словно долгие смены пахал на самой трудной, вымотавшей все силушки работе, почувствовал - глаза. Кто-то смотрит на него.
И увидел вдруг на ветке за окном знакомый силуэт.
Не понимая происходящего до конца, встал, открыл форточку, и... ворон...
...и ворон, его ворон...
Васька, ворон...
Ловко протиснувшись в знакомое отверстие, мягко взмахнул крыльями и сел на плечо окаменевшему от неожиданности хозяину.
Квазимода боялся сдвинуться, потому что это могло все разрушить - видение исчезнет...
Но видение, так дурманяще пахнущее лесом и волей, знакомо повело клювом по забывшей его шее и легонько стукнуло по плечу железной своей ножкой-костыликом, будто пробуждая хозяина и подтверждая - я, я это, здравствуй...
И тогда испуганный, вспотевший, растерянный, огромный страшный мальчишка, затаив дыхание, повернул чуть голову к тому, чего не должно было быть, но существовало, и тихонько выдохнул остановившийся в легких воздух, и тихонько дунул на хохолок птице...
Васька...
И, увидев, что ее признали, птица вновь вспорхнула с плеча в спертый барачный воздух и наконец - каркнула, больно-знакомо и привычно резко: кар-рр!
НЕБО. ВОРОН
Здравствуй, человек по прозвищу Квазимода, я вернулся к тебе, и пройдем наши мытарства до конца.
ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
А я продолжу рассказ об этой замечательной встрече...
...И стояли ошарашенные зэки в дверях, глядя на заплаканного нового бригадира, и Володька, застывший среди них, растроганный, смотрел, разинув рот, и верил и не верил в то, что видел...