Подошли к Одессе. Приказ был у нас главнокомандующего Муравьёва. Такой приказ примерно, точно не помню:
«В тыл нам вышли немцы без предупреждения. В Киеве бои с украинской Радой. Связь с центром революции, Питером, потеряна. Приказываю доблестной особой армии грузиться в эшелоны и двинуться на Одессу, Заставу, Вознесенск и дальше на север. Всю артиллерию иметь погруженной на платформы и пригодной к бою. Проходя мимо Одессы, из всех орудий открыть огонь по буржуазной, капиталистической и аристократической части города, разрушить её и поддержать в этом деле нашу доблестную героическую флотилию. Невредимым оставить только великолепный дворец пролетарского городского театра. Я в такой-то час такого-то дня выеду из Одессы в Николаев.»
Это, конечно, приблизительно, но содержание выдержано вполне.
У нас голова на плечах была. И мы чудесно понимали, что рядом с буржуем в подвалах и на чердаках живут рабочие - бедняки. Разумеется, ещё не только стрелять мы не собирались, но решили хоть какой бы ценой, помешать этому злому делу.
К Одессе в это время подходили походом заамурцы. Мы послали к Муравьёву делегацию. Долго она с ним спорила, требовала отмены приказа, особенно на флоте. Мы, собственно, и так не выполнили бы его. Спорили, показывая в окна на пути, где толпами нарочно ходили заамурцы, и своего добились.
Он отменил приказ. А делегатов наших вывез... Без звонка, без свистка тихо снялся поезд и пошёл на Николаев, и в поезде делегаты.
Расстрелял бы, я думаю, этих смелых делегатов, сознательных солдат революции, если бы они ему не доказали, что не вернутся они - значит погибнет армия. Не передаст ей никто приказа двигаться дальше - и немцы настигнут. Остановили на полустанке курьерский салонный поезд, выпустили их, и они на лошадях, дрезине добрались до нас.
Так никто, наверное, и не знает, как мы спасли город Одессу от напрасной руины, от напрасных потерь.
Дальше пошли мы на Березовку, Колосовку - Вознесенск.
На станциях грузили пушки, сахар, хлеб и отсылали в далёкий центр. Тогда уже понимали, что голодать там будут, что пушечные все при фронтах погибнут. Упорно грузили, как только тихая минута выпадет - грузили и отсылали, специальных комендантов и заведующих погрузкой завели. Много вывезли.
Попадались нам отряды разные. Дикие отряды. Был такой отряд Маруси. Грабили, насиловали... Мы боролись с ними. Призвали их к порядку.
Подошли мы к Березовке, а немцы нам наперерез идут. Мы с юга на северо-восток, а они с запада на восток.
Так пришли мы в Березовку, а в Колосовке вёрст за десять немцы и много их. Спокойно расположились и не знают, что мы тут под боком. Решили эшелоны продвигать, а сами ударить по ним ночью. Собрали всё, что возле штаба было, и моих китайцев, и решили ночью напасть.
Двинулись, хотя до них вёрст десять надо было ночью пройти по неизвестной местности.
Вспоминаю я в ту ночь девушку одну, лет шестнадцать ей было. В штанах она ходила, с карабином. Смерти искала. Много их тогда без цели, без смысла в жизни блуждало. У Керенского в женском батальоне была. В батальоны те женщины больше без причины пошли, а были и такие, что зажигательной, «патриотической» речи поддались. На защиту «родины, революции и Керенского» пошли. Хорошие были, но тёмные, несознательные. Вот такая именно была и Шура.
Беда с ней случилась. Ещё в Тирасполе дежурила она в крепости и на телефонной полевой станции. Ночью из Одессы отряд на подмогу к нам пришёл. Плохой отряд. Самые бандиты были.
Полевая станция в прикрытии в отдалении стояла, чтобы пушка не попала. Вдвоём они, две девушки, дежурили на станции. А ночь была тёмная, только то тут, то там пушка грохнет, то тут, то там одиночные выстрелы или лязг пулемётный. Привычному человеку в такую ночь жутко становится. А они ничего, честно свои обязанности выполняли.
Вдруг в дверь стучит. Пришло трое из Одесского отряда. Одеты красиво, лентами пулемётными перепоясались, по два револьвера, бомбы.
Не хотели открывать. Криком и стуком те взяли. Открыли. Вошли, закрыли дверь на замок и к нашим: «Раздевайся! Ложись!»
Девушки в слёзы, умоляли, просили, руки целовали. А те, как звери - женщину увидели, их не умолишь.
Подмигнула Шура своей подруге, расстёгивать воротник начала, прислонилась к кровати, будто одеяло закатила, карабин схватила и ну стрелять.
Грохот, дыма полно. Девушки в окно.
Но не помогло и это. Нагнали, головы разбили, притащили назад и яростно поиздевались. Долго насиловали и топтали девичьи тела.