Наступила ночь с 15 на 16 сентября, «страшная ночь», как называют ее очевидцы.
В эту ночь поднялся сильный ветер, который вскоре перешел в настоящую бурю. Порывы ветра разносили огонь по всем частям города; к утру Москва представляла уже огромное бушующее огненное море.
16 сентября опасность снова стала угрожать Воспитательному Дому на Солянке. В этот день, говорит Тутолмин в своем донесении императрице, «был самый жесточайший пожар; весь город был объят пламенем, горели храмы Божии, превращались в пепел великолепные здания и домы; отцы и матери кидались в пламя, чтобы спасти погибающих детей, и делались жертвою их нежности. Жалостные вопли их заглушались только шумом ужаснейшего ветра и обрушением стен.
Все было жертвою огня. Мосты и суда на реке были в огне и сгорели до самой воды. Воспитательный Дом... со всех сторон был окружен пламенем. Все окрестные строения пожираемы были ужасным пожаром; пламя разливалось реками повсюду... и ночь не различалась светом со днем.
Вновь усилилась опасность пожара и для Кремля. Перед окнами дворца, как на ладони, расстилалось Замоскворечье, все объятое пламенем; лишь кое-где можно было различить незагоревшиеся еще кровли зданий и колокольни. Волны дыма и пламени, казалось, переносились через реку и подступали к Кремлю. Наполеон обратился в другую сторону, но и там ожидала его такая же ужасная картина. Гостиный двор снова весь был объят пламенем. Горели Ильинка и Никольская; видны были пожары со всех сторон, на Тверской, на Арбате, на Остоженке, у Каменного моста. Резкие порывы северо-восточного ветра, часто менявшего направление, несколько раз обращали огонь к Кремлю.
Тревога внутри Кремля возрастала. Маршал Бертье и другие приближенные Наполеона отдали приказ быть всем наготове к выходу. Но император медлил отдать сигнал к выступлению. Ему, только что заняв дворец русских царей, не хотелось немедленно его оставить, как вдруг раздался крик: «Кремль горит!»
Наполеон вышел из дворца на сенатскую площадку, чтобы самому непосредственно убедиться в угрожавшей опасности. Действительно, загорелась Троицкая башня близ самого Арсенала. Усилиями гвардии этот пожар был потушен; но ежеминутно могла возникнуть новая опасность. Тогда Мюрат, Евгений Богарне и другие приближенные лица обратились к Наполеону с настойчивой просьбой немедленно покинуть Кремль. Он, наконец, согласился. Решено было выехать в загородный Петровский дворец.
Пожар бушевал еще 17 сентября. Но, к счастью, к вечеру этого дня погода изменилась: небо покрылось тучами, пошел сильный дождь, ветер начал стихать; вместе с тем начала постепенно ослабевать и сила огня.
На другой день, 6-го часа, дождь продолжал идти еще с большей силой, ветер совсем стих, и пожары почти прекратились, хотя еще в разных местах дымились пожарища, и кое-где вспыхивал огонь. Накаленная почва и мостовые, по которым едва можно было ходить, охладели. Удушливый воздух, наполненный запахом гари, дымом и пеплом, освежился; дышать стало легче, хотя ненадолго: дома и улицы повсюду были наполнены разлагавшимися трупами людей и животных, заражавших воздух.
Самые ужасные дни миновали. После пожара Москва представляла печальное зрелище: повсюду — огромным пространства обгорелых пустырей, между которыми едва можно было различить направление прежних улиц. Кое-где виднелись уцелевшие здания; на каждом шагу попадались груды дымившихся развалин, уныло торчали печные трубы, остатки стен и столбов.
По улицам трудно было пробираться от разбросанных обломков дерева, железа и пр.; тут же валялась всевозможная мебель и домашняя утварь, выброшенная из домов или оставленная грабителями, которые захватывали все, что попадалось под руки, и затем бросали, завидев более ценную добычу».
И сразу после прочтения выше процитированного текста у читателя возникает и логически правильный вопросы о причинах и виновниках пожара.
И тут надо отметить, что единого мнения по данным вопросам среди историков нет.
Русские историки и писатели доказывали, что Москву сожгли солдаты французской армии;
Французы обвиняли в этом русских.
Такое представление о спорах вокруг пожара Москвы упрощает но, главное, искажает смысл этого события.
Самыми ярыми сторонниками сожжения Москвы французами были: император Александр I, Ф. В. Ростопчин, Святейший Синод, придворный историк А. И. Михайловский-Данилевский, и публицисты, вроде священника И. С. Машкова.