Когда вошел Карелла, человек в клетке начал орать:
– Еще один явился! Смерть грешникам!
– Этот? – спросил Карелла у Хольта.
– Да, он. Эй, Денни! – крикнул Хольт; один из сидевших за столом детективов встал и подошел к ним. – Стив Карелла, а это Денни Шильдс.
– Привет, – сказал Шильдс. – Мы ведь уже встречались? По-моему, пожар на Четырнадцатой улице.
– Да, кажется, – ответил Карелла.
– Не подходи слишком близко к “клетке”, – посоветовал Шильдс. – Он плюется.
– Как вы его взяли, Денни? – спросил Карелла.
Шильдс пожал плечами:
– И рассказывать-то нечего. Нам позвонил патрульный полчаса назад. Так, Фреди?
– Да, примерно, – ответил Холм.
– Он сказал, что на крыше сидит псих и стреляет. Ну, мы с Дуранте туда и рванули. Он там стрелял во все стороны, когда мы пришли. Я вошел в этот дом, а Дуранте в соседний – хотел подняться на крышу и застать его врасплох. Когда мы взобрались наверх, он уже двух баб подстрелил: старуху и одну беременную. Обе в госпитале. – Шильдс покачал головой. – Я только что звонил врачу. Он говорит, что беременная умрет, а у старухи есть шанс выкрутиться. Вот ведь всегда так, а?
– Что произошло на крыше, Денни?
– Дуранте начал стрелять, а я исхитрился и схватил его сзади. Хорош подарочек, посмотри-ка на него! Воображает себя Тарзаном.
– Смерть грешникам! – заорал человек в “клетке”. – Смерть всем негодяям грешникам!
– Оружие его забрали?
– Ага. Вон лежит на столе с ярлычком. Готово к отправке.
Карелла посмотрел на стол.
– Вроде двадцать второй калибр, – сказал он.
– Точно.
– А триста восьмым патроном нельзя стрелять из ружья двадцать второго калибра.
– Я этого и не утверждал!
– Так почему ты решил, что это именно тот тип, которого я ищу?
– Кто ж его знает? И потом, понимаешь, нас чертовски достают с этим вашим делом. Вот не далее как вчера звонили лейтенанту и спрашивали, помогаем мы вам или бьем баклуши.
– Мне кажется, он не имеет отношения к нашему делу. Вы обыскали его квартиру?
– Какую квартиру? Он, скорее всего, спит под мостом.
– Где он взял ружье?
– Проверяем список украденного оружия. Позавчера вечером обчистили два магазина, где его дают под залог. Может, это его рук дело.
– Его уже допросили?
– Допросили? Да он совсем чокнутый, орет тут все время про грешников да плюет на всех, кто пытается подойти. Посмотри-ка на этого идиота! – Шильдс расхохотался: – Господи, ну чисто обезьяна! Нет, ты посмотри на него!
– Хорошо, если узнаете его адрес, пошли туда кого-нибудь. Мы ищем оружие, из которого можно было бы стрелять патронами “Ремингтон-308”.
– Таких много, приятель.
– Да, но о двадцать втором и речи быть не может.
– Совершенно верно.
– Ты бы позвонил Буэнависте, чтобы он приготовил место в отделении для буйных.
– Уже позвонили, – сказал Шильдс. – Значит, это не твой парень?
– Было бы удивительно, если так.
– Жаль. Если хочешь знать, Карелла, скажу тебе, что мы ждем не дождемся, когда его отсюда уберут.
– Почему? Такой приятный старичок!
– Понимаешь, возникает одна проблема: кто будет его извлекать из “клетки”? – спросил Шильдс.
Вернувшись в комиссариат, Карелла увидел в дежурке ждавшую его Маргарет Баф. В тридцать девять лет у нее был крайне усталый вид. Карие глаза, каштановые волосы, слишком яркая помада, жалко висящее платье.
Усталым движением она пожала протянутую Кареллой руку, когда ее муж знакомил их, а потом посмотрела на него так, будто ждала, что он наградит ее парой пощечин. Карелла вдруг почувствовал, что эту женщину били, и не раз. Он посмотрел на робкого мистера Редфилда, потом снова на Маргарет.
– Миссис Редфилд, мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
– Я согласна, – сказала Маргарет.
Кареллу вдруг осенило.
– Мистер Редфилд, – сказал он, – с вашего разрешения, я хотел бы поговорить с вашей женой наедине.
– Почему? – удивился Редфилд. – Мы женаты, нам нечего скрывать друг от друга.
– Я в этом убежден и нахожу это совершенно естественным, но из нашего опыта явствует, что люди часто нервничают в присутствии своего мужа или жены, так что по возможности мы предпочитаем задавать им вопросы с глазу на глаз.
– Понимаю, – сказал Редфилд.
– Если позволите, я попрошу Мисколо проводить вас в соседнюю комнату. Там вы найдете газеты, можете покурить, если...
– Я не курю, – сказал Редфилд.
– Мисколо! – крикнул Карелла. – Будь любезен, проводи мистера Редфилда в приемную и займись им.
– Пройдите за мной, прошу вас, – сказал Мисколо.
Редфилд неохотно встал и вслед за Мисколо вышел из комнаты. Карелла подождал, пока они отойдут подальше, и только тогда повернулся к Маргарет:
– Расскажите мне о той вечеринке в сороковом году.
– Что? – спросила она с ужасом.
– Вечеринка у Рэнди Нордена.
– Как... как вы узнали? Муж тоже знает?
– Мы у него не спрашивали, миссис Редфилд.
– Вы ведь не скажете ему, правда?
– Конечно нет. Мы только хотим получить сведения о Дэвиде Артуре Коэне, миссис Редфилд. Можете вы рассказать, что он делал той ночью?
– Я не знаю? – сказала она, буквально осев на стуле. Голос ее был похож на стон. Можно было подумать, что Карелла размахивает дубиной и собирается ее бить. Глаза Маргарет расширились, она скрючилась на стуле, вжалась в спинку, как бы отшатнувшись от него.
– Что он делал, миссис Редфилд?
– Я не знаю, – снова простонала она; глаза ее заморгали, забегали.
– Миссис Редфилд, я не спрашиваю, что в тот вечер делали вы. Все, что я хочу узнать...
– Я ничего не сделала, нет! – крикнула она, вцепилась в ручки кресла, как будто ожидала, что ее сейчас ударят, и напряглась, чтобы противостоять удару.
– Но никто ничего такого и не говорит, миссис Редфилд. Я только хочу знать, не произошло ли тогда чего-то такого, что могло бы толкнуть Коэна...
– Ничего не произошло, – сказала она. – Я хочу вернуться домой, к мужу.
– Миссис Редфилд, мы думаем, что поймали убийцу. Он здесь. Он утверждает, что не убивал, но если мы найдем хоть что-то, все равно что, чтобы заставить его говорить...
– Я ничего не знаю. Я хочу домой.
– Миссис Редфилд, у меня совершенно нет намерения...
– Я ничего не знаю!
– ...вас смущать или ставить в затруднительное положение, но если мы не найдем ничего конкретного для...
– Говорю вам, я ничего не знаю! Я хочу домой. Я ничего не знаю.
– Миссис Редфилд, – очень спокойно сказал Карелла, – мы знаем все, что произошло той ночью в доме Нордена. Все. Хелен Стразерс рассказала нам. И Коэн.
– Я ничего не делала. Это остальные.
– Кто?
– Хелен и Бланш. Не я! Не я!
– Что они сделали?
– Им не удалось меня заставить, – сказала Маргарет. – Я не хотела, и заставить меня они не могли. Я знала, что это плохо. Мне было только семнадцать лет, но я отлично понимала, что плохо, а что хорошо. Это все другие, понимаете?
– Вы совершенно не участвовали в том, что произошло?
– Совершенно.
– Тогда почему вы не ушли, миссис Редфилд?
– Потому что они... они силой задержали меня. Все. Даже девушки. Они силой держали меня, когда... вы знаете, я даже не хотела играть в той пьесе. У меня была роль Мэг, служанки в баре. Эта служанка не такая, как другие девушки. Сначала моя мать не хотела, чтобы я играла, из-за того, кого надо было играть. Я согласилась, меня Рэнди уговорил. Но я не знала, что Рэнди такой, пока не увидела его на вечеринке с Хелен, а потом все столько выпили...
– Вы были пьяны, миссис Редфилд?
– Нет. Да. Я не знаю. Наверное. Иначе бы я никогда не позволила им... – Маргарет замолчала.
– Миссис Редфилд, может быть, вы предпочитаете поговорить с кем-нибудь из нашего женского персонала? Я позову...
– Мне нечего сказать. То, что произошло, не моя вина. Я никогда... вы думаете, я хотела, чтобы это случилось?