Представление повторялось раз-другой, после чего труппа снова пускалась в путь.
Такова «Прыгающая лягушка», чтоб вы знали.
Глава 10. ТО ЕЩЕ УТРО
Отвратительное мелкое существо! Жалкий комок перьев! Как ты можешь орать так громко? Для чего ты встаешь так рано? С первыми лучами солнца. Под самыми окнами. О, мать природа! Зачем создала ты в своей бесконечной фантазии это сомнительное чудо? Зачем внушила ему размножаться и призывно верещать в листве? Ведь есть же безмолвные черепахи. Есть далекие городов пингвины. Кроты, копошащиеся во тьме. Улитки. Снежный человек, оглашающий эхом пустоту. Отчего прямо здесь, неизменно и неотвратимо этот казус эволюции пронзает воздух своими криками — в такую рань и так неустанно?..
Невыспавшийся Хвет по нитке клевал кусок холодной утятины, сидя за столом под навесом. Рядом дымилась чашка горячего бульона с растертыми травками, спасающими от похмелья. Во всяком случае, считалось, что они помогают. Женщины Кварты обладали поистине варварским упрямством, когда вопрос касался стаканчика-другого для поправки здоровья после бурной ночи. Жены, сестры и даже дочери от четырнадцати и старше за поколения приобрели удивительное чутье на то, когда, сколько и что можно пить в их присутствии — как и мужчины, путем естественного отбора, усвоили, что в этом деле не стоит спорить.
Во взгляде Хвета сквозила мука, щедро сдобренная пахучим сбором и осознанием того, что ничего крепче бульона ему не светит — по крайней мере до вечера после представления. До вечера, до которого еще надо было дожить… И представления, которое еще надо было перетерпеть… Путь казался отчаянно бесконечным, а счастье недостижимым.
В солнечном пятне в пыли возились, воркуя, голуби, на которых с крыши какой-то потемневшей от времени постройки безразлично взирал большой вылинявший кот самой разбойничьей наружности. Оба уха его были до основания изорваны, нос располосован и смят, а от левого глаза вниз тянулся широкий черный рубец. Судя по героическому виду, зверь был отцом большинства котят в округе на протяжении многих лет и не собирался сдавать позиции. В его глазах тлел неукротимый вызов самому времени. Какой-нибудь вялый наследный принц рядом с Его Кошачеством выглядел случайным плевком Вселенной на тротуаре. Рядом за забором квохтали куры, раскапывая сор, и блеяла одинокая овца — безусловная дура и ханжа, покрытая слоем ваты.
Пестрый ком из яркого света, квохтанья и голубиной возни колоколом бился внутри головы молодого человека, который то и дело клевал носом, роняя рыжие букли, и тут же вздрагивал от их прикосновения к носу, закидывая голову с видом наигранной бодрости.
Аврил старательно не замечала его мук, занимаясь с Педантом, который (редкостная сволочь!) ни в какую не хотел вытаскивать счастливые карты из шкатулки, а когда соизволял произвести этот поразительный фокус, норовил сожрать карту, заметно предпочитая бубны. Сейчас разворачивалась битва за неповинного в грехах королевы и короля валета, будущее которого казалось темным, как обезьяний желудок.
— У-ук!
— Дай сюда, дрянь!
— У-ук!!!
— Я что тебе сказала?!
— Ох… — внес свою лепту Хвет, отворачиваясь от бульона, который никак не хотел обращаться в пиво.
— А ты вообще заткнись! — прикрикнула на него сестра, сердито поджимая губы.
— Если есть несчастный, кто женится на тебе… пусть он лучше в судорогах помрет до вашего знакомства… это честно и милосердно, в конце концов.
— Не учись хамить у Гумбольдта, опарыш, — отрезала Аврил. — Пей бульон и иди проспись до представления. Таскаешься со шлюхами по ночам! Что я скажу матери?
— Она умерла, — слабо сопротивлялся Хвет, надавливая пальцами на виски.
— Что я ей скажу, когда мы встретимся в небесах? Что младший скатился до свинарника, где пьет, жрет и трахается, как боров?
— Что за прискорбное сквернословие, юная и почти невинная леди?.. — из-за ширмы высунулся свежий и румяный как помидор Хряк, обтирающий харю горячим полотенцем после бритья. Мочки его ушей украшали серьги из мыльной пены. — Но добавь к этому: испражняется, ибо истина дороже приличий! Хвет, ты пал ниже грязи и должен покаяться перед сестрой.
— Бейся головой о стену! — выкрикнул невидимый Гумбольдт, гремя тазом за ширмой.
— Пошли вы… — вяло огрызнулся молодой человек, отодвинув свой лечебный бульон, тарелку и само мироздание на край стола.