Букет на ее восемнадцатилетие. Самые разные цветы, всех оттенков. Красные, розовые, пурпурные, оранжевые. Каждый цветок в окружении двух колосков. Нет, не овсяных! Не овсяных! Я хотел знать названия всех цветов, что ей дарили. На фоне цветов кожа ее казалась белой. «Какой ты лохматый!» — сказала она. Пальцы у нее были нежные. Я засмеялся и прижался губами к ямке возле ее шеи. Больше мне уж не смеяться. Боль поселилась у меня в груди. Но можно ведь смеяться и мысленно. Хотя такой смех — все равно что плач. А когда плачешь — раны болят. Это я знаю. Когда все твое тело — сплошная рана. Нимрод говорил: уж если рана, пусть будет маленькая. Как когда кровь из пальца берут. Будешь тогда лежать в белой комнате, вокруг — сестры в белых халатах. У Леоно… цветы были яркие, я так и не узнал их названий. Много там их было. Ее родители слишком рано вернулись домой от Нитманов. Они бросили карты на стол и сказали: Нитману плохо. Нитман — подонок. Видите ли, ему становится плохо по пятницам. Две помехи — Нитман и этот стебель. Нитман и Стебельман. Стебель и Нибель. Дайте мне отсюда выбраться — и я пойду навещу Нитмана. Скажу ему все, что я о нем думаю. Выбраться бы только отсюда… А ее я буду звать Л-л… Вот прекрасное имя — Л-л. Как Лайла, ночь. «Лахем», — читает библию учитель. К вящей славе библейской. Его язык вертится во рту, красный и круглый, лахем, хлеб. Наша школьная химичка в своем белом халате. С хорошо нахимиченным лицом. Опыт по химии. Откройте окно — хлором воняет. Не дышите. Действительно, хлор — едкий газ. Он обжигает глаза. Грудь. Ребра.
Сперва было почти не больно. Как будто камнем попали. Ури — настоящий клоун. Вот он снова бросает в меня камень. Чтобы я не уснул. Он уверен, что я хочу спать. С кем ты спал? — интересуется Ури. Ты всю неделю хочешь спать. Ури — командир отделения. Он знает все. Кто ложится с девушкой в субботу, ходит потом всю неделю сонный. Но ты ведь на посту! — визжит Ури. Ты должен зарегистрировать перемещения транспорта по шоссе, буквально каждую машину. А теперь скажи, с кем ты спал. Имя, имя назови. Чтобы он мог выбить его на камне. На долгую память. Я не спал с ней, Ури. Надо было сказать ему правду. Я вообще никогда не делал этого, Ури. Может быть, и ты этого не делал. Но Ури уже уснул. Или потерял сознание. Внезапно. Так же внезапно, как раздался шум — а потом прилетели большие мухи. Прозрачные, незаметные. И жужжащие. Прямо мимо уха прожужжали. З-з-з… И было уже слишком поздно. Я никогда даже не расстегивал на ней кофточку, Ури. Никогда в жизни. Только видел ее белую кожу между пуговицами. Как-то я попробовал расстегнуть пуговицу. Но она мне не позволила. Мы из одной школы, сказал я ей. Да, ответила она, из одной гимназии. Она смешно произносит это слово — так же, как и ее мать. Не «гимназия», а «гимнасия». «С-с» вместо «з-з». Это я пока еще могу произнести. Как и «Л-л»… Ты спишь, Ури. Если б я мог, разбудил бы тебя. И все бы тебе рассказал. Наверное, он действительно устал. Он один нес миномет. А я нес пулемет. Он нес миномет и ящики с минами. По шесть в каждом ящике. В каждом ряду по две. «Двумя закрывал ноги свои, и двумя летал»[2]. Шестикрылый серафим… Мне не обязательно помнить весь текст. Я ведь солдат. А Ури — командир отделения. «Огонь!» — закричал я, когда они стали стрелять. Но Ури выстрелить не успел. Жаль. Полет мины очень красив. Сегодня я видел удивительной красоты вещи. Как будто черные стрижи летели. Выстрел из двухдюймового миномета не бывает точным, объяснял Ури. Слишком легкое у миномета основание. Поэтому раз на раз не приходится. Ури вообще говорил как человек ответственный — пока не уснул. Прямо средь бела дня. Может, он уже дремал, когда они начали стрелять. Разморило его на горячей земле. Ох, как тяжело! — это ощущение, что я постепенно теряю жидкость и она истекает по капле. Я отдыхаю — и высыхаю. В пятницу, которая для них — день перемирия и покоя, я нахожусь в полном покое. Хотя увольнительная мне полагается завтра. Я бы встал и пошел — надо же мне узнать, кто все это затеял. Стреляют оттуда, с другой стороны дороги. Внезапно открыли огонь. Сейчас остались только мухи, я слышу их. Бззз… Затихли. Теперь они пьют мою кровь. И земля подо мною тоже ее пьет. Чтобы стать плодородной. Учитель Зусман говорил: «Мы тоже пионеры на этой земле». Сегодня мне преподаны все уроки сразу…