— Разве эти брови и нос сделаны при помощи резца! Нет, они заключены в самом дереве, а резец и молоток лишь извлекают их наружу. Это все равно что вырыть камень из земли. Уж поверьте мне!
И тут я впервые подумал, что так создается скульптура. А если это верно, то по силам любому. И мне вдруг самому захотелось вырезать Нио. Покинув толпу, я немедля вернулся домой.
Достав из ящика с инструментами резец и железный молоток, я вышел в сад. Там было уложено много брусков, годившихся для резьбы. На днях бурей вырвало дуб, и работник распилил его, чтобы потом пустить на дрова.
Я выбрал самый большой чурбан и живо принялся вырезать. Но, увы, Нио в нем не оказалось. Неудача постигла меня и со следующим чурбаном — снова не удалось извлечь Нио. И в третьем Нио тоже не оказалось! Я стал хватать чурбан за чурбаном и вырезать Нио, но ни в одном из них он сокрыт не был. В конце концов, я осознал, что Нио и не может быть в древесине эпохи Мэйдзи. И тогда я почти понял, почему Ункэй до сих пор жив.
Седьмая ночь
Почему-то я плыл на огромном корабле. Днем и ночью, выбрасывая черный дым, корабль безостановочно шел вперед, рассекая волны и издавая ужасный грохот. Но куда плывет корабль, я не знал. Раскаленное, как щипцы для углей, солнце вставало из морской пучины. Солнце поднималось над самой верхушкой высокой мачты. Едва я успевал подумать, что теперь оно будет стоять высоко, как, в мгновение ока обогнав огромный корабль, оно оказывалось впереди. А затем, шипя, как раскаленные щипцы для углей, снова погружалось в глубины морских волн. И каждый раз голубые волны вдали вскипали темным багрянцем. С чудовищным грохотом корабль устремлялся по этим багряным следам. Но никак не мог их настичь.
Однажды я остановил одного из членов команды и спросил:
— Наш корабль идет на запад?
Тот некоторое время озадаченно смотрел на меня и наконец ответил:
— С чего вы взяли?
— Но ведь мы плывем следом за закатным солнцем.
Он громко расхохотался и, повернувшись спиной, пошел прочь.
— Идущее на запад солнце придет на восток, верно?! Идущее на восток солнце с запада родом, верно?! Мы на гребнях волн. Странствуем по морю. Отдаемся на волю волн, — нараспев проговорил он.
Я отправился на нос корабля. Там матросы травили толстый канат.
Я почувствовал себя совершенно беспомощным. Я не знал, когда сойду на берег. Не знал даже, куда мы плывем. Реальным был только корабль, рассекавший волны и выбрасывавший черный дым. Вокруг простирались волны. Куда ни глянь, повсюду голубая гладь. Иногда волны становились темно-синими. И только вокруг плывущего корабля неизменно вскипала белая пена. Мне было так одиноко. Чем плыть на этом корабле, не лучше ли поскорее броситься в море и умереть? — думал я.
На корабле было много пассажиров. Большинство — чужеземцы. С самыми разными лицами. Однажды, когда небо нахмурилось и началась качка, одна женщина, прильнув к поручням, заплакала навзрыд. Белел носовой платок, которым она утирала слезы. На ней было европейское платье, кажется, из ситца. Глянув на нее, я понял, что тяжело не мне одному.
Однажды вечером, когда я, поднявшись на палубу, в одиночестве смотрел на звезды, ко мне подошел чужеземец и спросил, разбираюсь ли я в астрологии. Мне было так тяжело, что хотелось умереть. До астрологии ли мне было! Я промолчал. Тогда чужеземец принялся рассказывать о скоплении Семи Сестер в созвездии Тельца. Потом сказал, что и звезды, и моря созданы Богом. А под конец спросил, верю ли я в Бога. Я молчал, глядя в небо.
Однажды я зашел в салон: нарядно одетая молодая женщина, сидя ко мне спиной, играла на фортепьяно. Подле нее стоял и, широко раскрывая рот, пел какую-то арию высокий красивый мужчина. Для этих двоих никого больше не существовало. Наверное, они забыли даже, что плывут на корабле.
Мне становилось все тяжелее. И, наконец, я решился умереть. Однажды вечером, когда вокруг никого не было, я набрался смелости и бросился в море. Однако в миг, когда я оттолкнулся от палубы и спрыгнул с корабля, мне вдруг расхотелось умирать. В глубине души я мечтал остановиться. Но было уже поздно. Желал я того или нет, но я неотвратимо падал в море. Видимо, корабль был и в самом деле громадным: ноги все никак не касались воды. Но ухватиться было не за что, и вода постепенно приближалась. Делалась ближе и ближе, как я ни поджимал ноги. Черная вода.
В это время корабль, изрыгнув, как обычно, черный столп дыма, прошел мимо. Я вдруг понял, что все-таки лучше плыть на корабле, даже если он движется неведомо куда. Но прозрение это уже ничего не могло изменить. Охваченный беспредельным раскаянием и ужасом, я тихо падал в черные воды.