Если раньше Аннабель чего-то и не знала, то теперь ей стало известно множество разных вещей. Например, что, по меньшей мере, три сына лорда Викерса родились вовсе не от лорда Викерса. Аннабель постепенно понимала, что ее бабушка, вдобавок к вульгарной манере выражаться, обладала весьма расплывчатыми представлениями о морали.
Глостершир все больше казался девушке раем. В Лондоне же всё было чересчур… блестящим. Не буквально, конечно. По правде говоря, всё здесь было скорее серым, от тонкого слоя сажи и пыли. Аннабель и сама не понимала, почему ей на ум приходило именно слово «блестящий». Наверное, потому, что ничто здесь не казалось простым и незатейливым. И уж точно не было прямым и честным. А скорее даже, являлось скользким и ненадежным.
Ей вдруг нестерпимо захотелось выпить большущую кружку молока, словно его свежесть и естественность могли вернуть ей утраченное душевное равновесие. Она никогда не считала себя слишком чопорной. Видит Бог, она даже считалась «Уинслоу, быстрее всех засыпающей в церкви», но каждый новый день в столице приносил с собой и новое потрясение — новое событие, от которого ей только и оставалось, что пораженно и сконфуженно застыть с открытым ртом.
Она живет здесь уже месяц. Целый месяц! И до сих пор ощущает себя страшно скованно и никогда не знает, правильно ли то, что она делает и говорит.
Как же она все это ненавидит!
Вот дома она чувствовала себя уверенно. Конечно, и ей случалось ошибаться, но она почти всегда знала, что поступает правильно. В Лондоне царили иные законы. И хуже того, все всех знали. А если не знали лично, то все равно знали всё обо всех. Выглядело это так, будто весь бомондобсуждает какой-то секрет, и только одна Аннабель не в курсе. Любая беседа содержала недосказанности, глубокие оттенки скрытого смысла. И Аннабель, которая считалась не только «Уинслоу, быстрее всех засыпающей в церкви», но и «Уинслоу, всегда говорящей то, что думает», постоянно сталкивалась с тем, что не может и рта раскрыть, никого при этом не обидев.
Или не поставив себя в глупое положение.
А не себя, так кого-то другого.
Сама мысль об этом была невыносима. Она просто умирала, представляя себе, что из-за нее дед укрепится в мысли, что ее мать действительно идиотка, ее отец — чертов дурак, а лично она — чертова идиотская кретинка, самая наиглупейшая из всего их семейства.
А тем временем Лондон предоставлял тысячи способов попасть в глупое положение, и каждый день нес новые возможности в этой области. Избегать их было чрезвычайно утомительно.
Лорд Ньюбури собрался уходить, Аннабель встала и сделала реверанс, пытаясь не замечать, что он глаз не спускает с ее декольте. Граф с дедушкой вышли из комнаты, она осталась наедине с Луизой, бабушкой и графином шерри.
— Как же обрадуется твоя матушка! — провозгласила леди Викерс.
— О чем вы, мэм? — спросила Аннабель.
Бабушка обратила на нее совершенно измученный взгляд с примесью раздражения и недоверия.
— Граф. Когда я соглашалась взять тебя к себе, я даже и мечтать не смела, что ты подцепишь нечто повыше барона. Тебе просто повезло, что он в таком отчаянии.
Аннабель криво улыбнулась. Как это замечательно, чувствовать себя объектом чужого отчаяния!
— Шерри? — предложила бабушка.
Аннабель помотала головой.
— Луиза? — Леди Викерс кивнула в сторону другой своей внучки, та тоже немедленно отказалась.
— Сейчас он не слишком привлекателен, что верно, то верно, — заметила леди Викерс, — но в юности был довольно красив, так что не бойся, рожать уродов тебе не придется.
— Как славно, — уныло проговорила Аннабель.
— Мои подружки так и вились вокруг него, но он положил глаз на Маргарет Китсон.
— Ваши подруги? — пробормотала Аннабель. Сверстницы ее бабушкистремились замуж за лорда Ньюбури. Ровесницы ее бабушки хотели, чтобы на них женился мужчина, который, скорее всего, теперь хочет жениться на ней самой.
О Господи!
— И потом, он скоро умрет, — продолжила бабушка. — О чем еще можно мечтать?
— Пожалуй, я все же выпью шерри, — заявила Аннабель.
— Аннабель! — выдохнула Луиза, бросая на подругу взгляд, словно говорящий «опомнись!».
Леди Викерс одобрительно кивнула и налила ей полный бокал.
— Не рассказывай дедушке, — предупредила она, протягивая девушке шерри. — Он не одобряет, когда женщины моложе тридцати употребляют спиртные напитки.
Аннабель сделала большой глоток. Шерри огненной дорожкой потек ей в горло, но она умудрилась не поперхнуться. Дома она никогда не пила шерри, по крайней мере, до ужина. Но здесь, сейчас… ей нужно подкрепить силы.
— Леди Викерс, — раздался голос дворецкого. — Вы просили меня напомнить, когда придет время отправляться на вечер к миссис Марстон.
— О, и правда, — встрепенулась леди Викерс, и со стоном поднялась на ноги. — Эта нудная старая кошелка умудряется держать отменный стол.
Аннабель и Луиза встали, провожая бабушку из комнаты, но как только она вышла, обе рухнули обратно в кресла.
— Что тут случилось, пока меня не было? — спросила Луиза.
Аннабель устало вздохнула.
— Ты имеешь в виду лорда Ньюбури?
— Я уезжала в Брайтон всего на четыре дня. — Луиза бросила быстрый взгляд на дверь, убедилась, что там никого нет, а потом свистящим шепотом продолжила: — А он уже хочет женитьсяна тебе?
— Ну, этого он пока еще не сказал, — ответила Аннабель, больше из желания, чтобы этого никогда не случилось. В последние несколько дней лорд Ньюбури оказывал ей такие знаки внимания, словно еще до конца недели намеревался помчаться в Кентербери [1]за специальной лицензией [2].
— Ты вообще знаешь его историю? — спросила Луиза.
— Кажется, да, — ответила Аннабель. — Отчасти. — Без сомнения, хуже, чем сама Луиза. Она проводила в Лондоне уже второй сезон, но что еще важнее, она родилась в высшем свете. Аннабель же, хоть и имела дедушку-виконта в родословной, была дочерью простого сельского джентльмена. Луиза, в отличие от нее, каждую весну и каждое лето проводила в Лондоне. Ее мать — тетя Аннабель, Джоан — умерла несколько лет назад, но у графа Фенвика было множество сестер, и все они занимали надлежащее положение в высшем свете. Луиза, всегда выглядевшая застенчивой тихоней, неспособной разносить слухи, зналавсе обо всех.
— Он отчаянно нуждается в жене, — сказала Луиза.
Аннабель пожала плечами, попытавшись вложить в этот жест как можно больше самоуничижения.
— Я сама, знаешь ли, отчаянно нуждаюсь в муже.
— Не настолько отчаянно.
Аннабель не стала возражать, но, по правде говоря, если она в самом ближайшем будущем не сделает удачную партию, одному Богу известно, что станет с ее семьей. У них никогда не водилось особо крупных сбережений, но пока был жив отец, они как-то справлялись. Она даже представить себе не могла, как им удавалось наскрести на обучение всех ее четверых братьев, но все они сейчас находились там, где им и пристало быть, а именно в Итоне — получали достойное джентльменов образование. Аннабель вовсе не хотелосьоказаться виновницей того, что братьям придется покинуть школу.
— Его жена умерла… не знаю точно сколько лет назад, — продолжила Луиза. — Но в то время это было неважно, поскольку у него оставался совершенно здоровый сын. И у этого сына уже имелись две дочки, то есть его жена явно не была бесплодна.
Аннабель кивнула и про себя удивилась: почему, интересно, именно женщина всегда считается бесплодной. Разве мужчина не может оказаться неспособным к деторождению?
— Но потом его сын тоже умер. Кажется, от лихорадки.
Обо всем этом Аннабель уже знала, но была уверена, что Луизе известно больше, поэтому и спросила:
1
Ке́нтербери (англ. Canterbury, лат. Cantuaria, Durovernum Cantiacorum) — древний город на юго-востоке Англии, в графстве Кент, в 85 км юго-восточнее Лондона, в котором находится главный готический Кафедральный Собор Англии и резиденция главы Англиканской церкви Архиепископа Кентерберийского.
Кентерберийский кафедральный собор XV века, вид Западных башен, гравюра J.LeKeux по рисунку G.Cattermole, 1821.
Архиепископ Кентерберийский (англ. Archbishop of Canterbury) — духовный глава англиканской церкви в Соединённом Королевстве, а также духовный лидер Англиканского Сообщества во всём мире.
Ламбетский дворец — официальная лондонская резиденция архиепископа Кентерберийского
2
Специальная лицензия [разрешение] — выдаваемая архиепископом Кентерберийским на венчание в любом месте и в любое время без обязательного церковного оглашения.