Чес, конечно, заметил, что кошелёк, добрая половина его сигарет и славная зажигалка пропали безвозвратно, но времени (да и желания) сокрушаться над этим не было. Он припомнил, что денег у него было, слава богу, не так много, но и не так мало, чтобы простить себе такую распущенность; но он уже устал ругать свою грешную личность, поэтому решил, что будет корить себя за это когда-нибудь позже. Креймер, выбегая из душного зала, уловил на себе ядовитый и дико насмешливый взгляд бармена, который показался ему в два раза хуже разгневанного взгляда Константина. В голове всё скрипело и жужжало, каждая мысль отзывалась каким-то скрежетом и болью. Чес не мог, но бежал, иногда его заносило в другую сторону, но он предостерегающе хватался рукой за стену или за столб. Так и прошли для него впопыхах следующие тридцать минут.
Вот уже Чес, тяжко дыша и жуя мятную жвачку от неприятного запаха, свернул на знакомую улицу. Даже собственный дом не казался ему таким родным, как этот — хоть и обставленный рядом однотипными домишками, но всё же одинокий; как и его владелец. Креймер любил и эту улицу, и эту квартиру, и всё в ней… но до конца ли всё? Этого он не знал, уже подбегая к двери и увидев часы на противоположной стороне улицы, на которых было пять минут девятого. Чес вздрогнул. «Господи, уже пять минут девятого!..» — не без ужаса пронеслось у него в голове, и он ощутил на своей шкуре, что значит «кровь застыла в жилах». Несколько раз он лихорадочно нажимал на звонок, пока за дверью не раздался привычный, почему-то успокоивший его, но всё же раздражённый голос Джона:
— Да хватит трезвонить, дурак!
Пока тот открывал дверь, Креймер понял, что расчувствовался от этих слов. Ему казалось, из-за всех его приключений сегодня, что прошло не полдня, а вечность — столько, думалось ему, не видел он Константина. Чес не знал, откуда у него такое желание, но он очень хотел увидеть сейчас Джона — от его пускай грубого, но такого родного лица всегда веяло чем-то тёплым. Точнее, не совсем всегда, но сейчас он не мог думать иначе. Он бы в сию секунду по-хорошему и обнял напарника, но побоялся, ибо чего-чего, а такие нежности могут стоить ему жизни.
Когда дверь начала приоткрываться, Креймер услыхал гулкие, нетерпеливые стуки своего сердца, ощутил, как в голову ударило что-то такое пьянящее, хотя алкогольный эффект должен был давно пройти. Дверь наконец открылась, и слегка недовольная мина Джона встретила его. Чес чувствовал, как подкосились ноги, и просто ввалился в прихожую, слегка оперевшись о него и проговорив каким-то жалким и дрогнувшим голосом:
— Я действительно дурак, Джон! Ты прав… — тот хмыкнул, попытался отойти, но, увидав, что без него Креймер может рухнуть, с напускной брезгливостью придержал его за плечи.
— Это, конечно, всё правда. Ты был и есть дурак. Но с чего это ты вдруг стал признавать это? — Чес усмехнулся, ощущая, что что-то в его словах вскоре должно выплеснуться наружу. Что-то важное, но вместе с тем и ужасное. Ему стало как-то спокойнее, когда руки пускай далеко не нежно, зато надёжно удержали его. Это было куда лучше тех объятий девушки. Он ещё раз нервно улыбнулся и, не удержавшись, опустил голову на плечо Джона.
— Я сегодня всё понял… насколько я ужасен и отвратителен. Мне плохо. Ты не представляешь, что я натворил с утра пораньше, — Константин дёрнул плечом, заставив голову Чеса вновь принять вертикальное положение, и далеко не удивлённым голосом произнёс:
— Ну-ну, я тебе не плакательная жилетка и вообще не для того позвал. А насчёт того, что ты сделал утром и над чем сокрушаешься, так я примерно представляю, судя по такому вкусному запаху женских духов и так и не скрытому — от алкоголя, что ты повеселился на славу. Что ж в этом плохого? — Джон пожал плечами и слегка отошёл от него, продвигаясь вглубь прихожей и словно заманивая парнишку туда. Голос его не дрожал предательски, он действительно говорил это спокойно и, как знать, может, и откровенно. Креймер изумился, а внутри как-то туго и протяжно завыло. Константин на секунду обернулся, хмыкнул и последовал дальше, к знакомой коричневой двери, ведущей на кухне. Ему казалось, что он не видал её уже год, но спешить туда не хотелось; Чес ловко подбежал к нему и схватил его за рукав пиджака, заставив остановиться. Точнее, Джон пошёл бы дальше и не обратил должного внимания на эту мелочь, но что-то всё-таки заставило его приостановиться…
— И зачем это? Чего ты хочешь? я не понимаю. И, кстати, уже давно перестал понимать тебя, — Джон слегка повернул голову и глянул на него из-за плеча; в полумраке Чес не смог разобрать этого взгляда, но отчего-то ощущал, что тот был ясным, прямым и до жути пристальным. Однако от него уже не веяло холодом или той неприязнью; Креймер бы не променял этот пускай не ласковый, зато такой родной взгляд на тысячи нежных и влюблённых взглядов красоток. После случившегося — уж точно.
— Чес, да что с тобой? — после минутного молчания, в которое парнишка так и не отпустил рукава, вдруг спросил Константин; уже некоторая тревога слышалась в его голосе. А Чес и сам не знал, что с ним. Он бы с радостью спросил у себя так же, как его спросил Джон, и послушал бы ответ, какой-то ровный и чёткий ответ, только со стороны. Увы, такого в этой жизни не предусмотрено и изволь самому разбираться с собой. Прошло несколько секунд, отщёлканных стрелкой на часах в прихожей, и он не вытерпел, поддавшись вперёд и осторожно высвободив свой рукав из пальцев Чеса. Тот оживился, только сейчас догнав, что ситуация начала принимать нелепые обороты.
— Джон, я сам не понимаю, что такое происходит. Кто бы дал понять… — Креймер не узнавал своего подавленного голоса. «Да что ж я раскис-то как тряпка?..» — со злостью спрашивал он у себя, и ему вдруг стало стыдно. А Константин не остановился, пройдя в кухню, и только оттуда, когда тот уже не ожидал ответа, громко сказал:
— Кроме тебя самого, больше никто тебе не расскажет о том, что делается в твоей душе. А особенно я. Ты же знаешь, от меня это всё далеко, — Чес вздохнул, покачав головой и поняв, что Джон говорил правду. Всегда. Пускай изредка это и казалось цинизмом, но это была сама правда жизни.
— Я могу только спустить тебя с небес на землю. Вот и всё… — Константин говорил всё тише и вдруг задумался, почесав подбородок. — Ну, чего же ты стоишь? — начал он. — Садись. Мне нужно будет тебе кое-что рассказать. А потом закурим на дорожку.
Креймер не совсем услышал его, потому и просто прошёл за стол, сев за своё привычное место. Джон разлил в это время заранее приготовленный чай и вскоре подал на стол две аккуратные дымящиеся чашки. Чес понял, чего ему так недоставало в последние несколько часов — крепкого напитка, только на этот раз уже безалкогольного. Константин сел напротив и, некоторое время понаблюдав за своим подмастерьем, вдруг выдал:
— Хорошо же ты повеселился! В темноте было не разобрать, но теперь я вижу прекрасно, что время с утра ты провёл не зря, — Джон как-то слабо, но обязательно ядовито улыбнулся.
— Что, так сильно видно? — Чес похлопал себя по лицу, стараясь взбодрить; собеседник усмехнулся, кивнув, и отпил чаю.
— Ты не представляешь, как я себя отвратительно чувствую от этого… — он безвольно упал головой на стол, звонко стукнувшись и ойкнув. Со стороны собеседника он услыхал тихий смех.
— Да ладно тебе врать-то! Уж можешь говорить это кому угодно, но только не мне — я прекрасно знаю, каковы бывают ощущения после такого отдыха, — Джон, как показалось Креймеру, довольно натянуто улыбнулся. Да и вообще его движения, да даже походка стали какими-то… напряжёнными, что ли. Куда-то пропало былое величие. Ну, или так виделось Чесу на его воспалённый рассудок. Хотя всё-таки хотелось верить, что Константин хоть на денёк скинул свою приевшуюся маску.
Он тяжко выдохнул, запил свои безумные мысли чаем и слегка опёрся о стол, внимательно глянув на собеседника. Взгляд того, в отличие от слов, был также прям и ясен.
— Нет, ты не понимаешь, Джон… — тихо начал Чес, опустив глаза и голову. — Прости, что заставляю тебя слушать всё это, но у меня такое чувство, будто я кого-то предал этим своим поступком и…
— Чес, — перебил его начавшую становиться жалобной речь Константин, выпрямившись, — Чес, посмотри на меня, — Чес нехотя поднял глаза, исподлобья теперь на него посматривая. — Скажи, разве я похож на задушевного собеседника или друга, или психолога?.. Ты же знаешь, что, рассказывая всё это, ты получишь только насмешливый ответ и ничего более. Зачем ты доверяешь мне, такому чёрствому человеку? И вообще, зачем терпишь?