— Я не знаю это. Я знаю лишь то, что ты называешь насмешками, зовётся хорошими советами. Лично для меня. И, кажется, ты сегодня больно разговорился, Джон, — Креймер улыбнулся своей традиционной, немного слабой, но такой милой улыбкой. — Что-то на тебя не похоже.
— Может, так оно и нужно… — неожиданно холодно проговорил Константин, вытащив из кармана пачку сигарет. — Я забыл тебе сказать: я уезжаю нынче.
Чес оторопел, и на секунду ему показалось, что он просто заснул и услышал в этом сне нечто фантастическое. Будто какая ледяная сталь коснулась его сердца и больно прижгла какое-то теплеющее чувство. И всё какое-то, всё непонятное. Он несколько раз поморгал, потом невидящими глазами уставился на отвернувшегося в сторону и разглядывающего пейзаж за окном Джона и заметно охрипшим голосом спросил:
— Как… уезжаешь? Куда? — потом добавил ещё тише: — На сколько?..
Константин как ни в чём ни бывало повернулся к нему и едва видимо сжал губы.
— В Лион, во Францию. Пока не знаю, на какое время — минимум рассчитываю на полгода. Не меньше, — спокойно и как бы невзначай (ровно также он оповестил о своём отъезде) проговорил Джон, вертя в руках откуда-то взявшуюся зажигалку. Креймер вперил взгляд в одну точку на столе, не смея шевельнуться или заговорить и молча переваривая эти прозвучавшие набатом в его голове слова. Возникли сразу и куча вопросов: «Зачем? Почему не сказал раньше?», и злость на то, что вся правда о его бесполезных жертвах открылась слишком не вовремя и слишком больно, как старая рана, и, конечно, тянущая грусть под вновь развороченным и растревоженным сердцем, и жалкое понимание того, что теперь навряд ли ему улыбнуться как обычно, проглотив и эту боль — такое никак не проходило в глотку, застревая где-то твёрдым куском и заставляя задыхаться, а силы на прежний оптимизм испарились вместе с алкогольным опьянением. Только сейчас, видя это немного нервное равнодушие, Чес наконец открыл глаза на происходящее всё это время; и имя этому всему было одно — глупость. Он едва заметно усмехнулся: теперь уже пустое слово значило для него когда-то важную цель, на которую затрачено было много и сил, и времени, и здоровья. Ладно, со всем этим, но то, что казавшееся раньше главнейшей целью теперь имеет название «глупость» — этого Чес не мог принять никак. Он тихо сжал пальцы, постарался встряхнуть себя и взять в руки. Уж он давно понял, что далеко не настоящий мужчина, но сохранить хоть остатки мужественности в этой ситуации стоило. Нужно было что-то ответить, молчанию уже скоро должна исполниться аж целая одна минута, а такое непозволительно. Особенно с Джоном.
— Вот как… — прокашлявшись перед этим и тем самым избавив себя от сдавленности в голосе, спокойно, но как-то нервически сказал Креймер, до боли в мышцах сжав кулаки. — Понятно… понятно. А что такое случилось? Что-то срочное? — он попытался изобразить улыбку и с удивлением обнаружил, что получилось довольно неплохо. «Кажется, я начинаю учиться у тебя этому равнодушию. Или его маске. Только если у меня это — маска, то у тебя — стиль жизни. Поэтому-то я и не смогу быть твоим вторым „я“, Джон…» Константин как-то странно хмыкнул, немного прищурив глаза, и отложил зажигалку, теперь взяв своими пальцами чашечку с недопитым чаем и начиная ею тихонько вертеть.
— Да, срочное. В последнее время оттуда стали приходить странные слухи и приходить очень часто. Я обязан с этим разобраться, — Чес понимающе закивал, также обратив внимание на свою чашку с чаем и отпив из неё прохладные остатки, чего делать не любил, но сейчас всякое движение было спасением, ибо он боялся, что за отсутствием действий сможет ляпнуть нечто абсурдное. Что вот уже как год, или два, а может, неделю или месяц или день роится в его голове. Что это, когда возникло — вопросы явно не для его случая.
— Один едешь? — зачем-то спросил Креймер, хотя ответ был ему давно известен. Просто этим он хотел дать себе время на то, чтобы немного скорректировать голос и убрать ту ненужную никому горечь в нём — когда-то однажды, когда подходила к концу их вторая затяжка, Константин заметил это. «Господи, раньше это было проблемой!» — недоумевающе ужасался Чес, теперь лихорадочно вспоминая о сегодняшнем положении. Может статься, когда-нибудь и оно покажется смешным, но явно не в этой жизни. Или спустя какие-то серьёзные испытания. Но только не сейчас…
— Естественно один. Тебя брать опасно — боюсь, во второй раз не донесу, — Джон усмехнулся своей привычной, холодной усмешкой — будто всех тех едва теплеющих улыбок, которых силой добивался Чес, в один момент и не стало. Будто они вновь закоченели и превратились в ледышки. Константин сейчас намекнул на прошлый раз, из которого Креймер едва выбрался живым. Если честно, сейчас ему было всё равно — он готов на смерть и во второй раз. Хотя, наверное, это слишком ребяческие мысли…
— Ну, а что, если я не буду попадать в передряги? Я только останусь твоим водителем и там? Просто буду тихо себе сидеть в машине и дожидаться тебя… разве так нельзя? — Чес чувствовал, как опасно ходил по грани, за которой можно без проблем сорваться на ураган, на вихрь совсем бесполезных слов. Он опустил руки на колени, до побеления костяшек сжав их, и, весь как струнка натянувшись, пытливо смотрел на тяжко вздохнувшего Джона. Тот покачал головой, искривил уголок рта в будто бы улыбке и как-то совсем ясно, прямо, много говорящим взглядом уставился на него. Креймер сразу понял, что невозможно… что ничего в его жизни невозможно.
— Нет, — слишком просто для своего непростого взгляда быстро и легко ответил он, вытащив зачем-то пачку сигарет и оперевшись о стол локтями. — Ты же знаешь, если бы я был уверен, то взял бы тебя с собой. Но так… нет, я точно знаю, что тебе там не место. Я даже сам не могу знать, вернусь ли…
— Вернись, — перебил его Чес, чувствуя своё неровное дыхание и горящий взгляд, а в мыслях подумав «Мне нигде не место…». — Лучше вернись, Джон. Да ты и не можешь не вернуться. Ты же повелитель тьмы. Ты всё сможешь… — произнёс совсем тихо, уже опустив глаза. Константин вновь по-своему усмехнулся и кивнул, замолчав. А Креймер ощущал ту напряжённую атмосферу, видневшуюся для него во всём: в туго отворяющейся от ветра форточке, в хмурой, неприветливо тёмной кухне, в пепельно-серых невзрачных лучах, ложащихся на их стол, в наконец, них самих, так остро чего-то не договаривающих. Он сам знал, что вся эта пустая болтология до этого — лишь какая-то глупая и не очень уместная прелюдия. Только как начать саму кульминацию? Чес и не знал, стараясь смотреть на всё, кроме Джона, хотя взгляд беспрестанно падал на того. Некогда бывшая родной кухня на него теперь неприятно давила, и хотелось встать и разом что-то прокричать. Какие-то смутные слова, которые, кажется, должны остановить. Но должны остановить любого, а Джон не любой. С этого и начинался его ком нераспутанных проблем…
Часы непривычно глухо отбивали драгоценное время; Чес бросил на них быстрый взгляд и с удивлением отметил, что уже скоро половина девятого. Появлялась в душе паника и призыв к действиям, к разговорам, к хоть чему-нибудь, лишь бы потом не сокрушаться над потраченным зря временем.
— Когда поедешь в аэропорт?
— Через час, наверное. — «Боже, всего один час! Время, ты неисправимо». Константин немного помолчал, а после оживился, будто и сам нехотя заметил, что остался всего час и нужно как-то развлечь себя разговором с этим мальчишкой, а то впереди долгие двенадцать часов перелёта и поговорить будет не с кем… Так подумал сам Креймер, когда тот заговорил, и даже охотно поверил в это придуманное нечто.
— Я потому тебя и позвал, что не хотел уезжать, не попрощавшись. Да и десятую затяжку я тебе обещал, помнишь? Жаль, конечно, — продолжил он, доставая из пачки тонкую беленькую сигарету, — что так мало покурили. Но ты, я думаю, среди своих друзей найдёшь много курильщиков. Сейчас это повальная мода. Будет с кем затягиваться, уж не переживай, — Чес и хотел бы верить в эту обнадёживающую, приторно хорошую речь своего кумира, но не мог, ибо ни друзей, ни желания продолжать дальше курить у него не было. И это никак не радовало, но лживую улыбку на своих губах было не остановить. Нужно было показать Константину, что всё хорошо, что он думает также, а не иначе. Чес достал свою практически пустую пачку и вытащил сигарету.