— Думаю, — кивнул Константин. — Потому что вчера я наслушался вдоволь.
Чес медленно подошёл к столу и аккуратно сел на стул рядом, судорожно выдохнув. Нужные слова никак не шли в голову, а просто так что-либо говорить было бесполезно, ибо убедить напарника не так-то и легко.
— Но… Джон, я хочу сказать совсем иное, — потирая виски, напряжённо начал Креймер. — Мне безумно стыдно за вчерашнее. Однако проблема в другом: я, кажется, говорил правду, и… — он запнулся, кинув быстрый взгляд на него. Тот усмехнулся.
— И что? Может, выпьешь для храбрости? — ядовито спросил он, стряхивая пепел. Чесу стало жутко стыдно в сто тысячный раз.
— Прекрати, пожалуйста! Я хотел сказать только, что во всех моих словах, по сегодняшним воспоминаниям, была лишь правда, — он прямо глянул на него. — И я уверен, ты имеешь какое-то мнение на этот счёт.
— Я его уже вчера сказал.
— Но я его так и не понял, когда ты меня спас. И вообще зачем-то побежал за мной. Ты не провидец, чтобы знать, попаду я под машину или нет.
— А я ещё раз доказал своё мнение, пару раз хорошо по тебе треснув.
— Тогда я не понял твоего мнения вновь, когда сказал тебе что-то шёпотом, помнишь? (Тут Джон напрягся) Я не понял, проснувшись живым и не на улице, не понял, когда вошёл сюда и увидел тебя совершенно спокойным, в то время как обычно такое бы заставило тебя поубивать всех и вся, не понял, наконец, когда начался этот спор и ты растерял все свои доводы, цепляясь за нечто мелкое и несущественное. Значит, ты сейчас имеешь, что сказать, — да, Чес и сам был поражён, однако понимал, что с каждым словом начинал убеждаться в своей правоте. Голос звучал смелее, а последняя фраза вообще выглядела приказом; он, конечно, так не хотел, но понял, что с прирождённым упорством Константина нужно бороться только так. Собеседник же отчего-то усмехнулся, покачал головой и неспешно произнёс:
— Какой ты!.. Уже не тот глупый мальчишка… Однако точно ли ты уверен, что хочешь знать, что я думаю насчёт твоих слов? Точнее, не так: уверен ли ты, что помнишь всё, что сказал? — Креймер ощутил серьёзность в голосе собеседника и начавшую проявляться откровенность — значит, нужно использовать эту возможность, пока Константин благосклонен, на всю катушку.
— Да, уверен, — будучи не совсем уверенным, сказал Чес. — Правда, ещё со вчерашнего дня не помню, что я произнёс в конце. Перед тем, как потерял сознание. Что-то типа «Джон, прости…» А так можешь говорить своё мнение, я жду этого, — Джон тихо, даже как-то горько рассмеялся, вновь хмыкнул, покачал головой и встал с места, направившись к нему.
— Ты всегда был таким — никогда не обращал внимания на самое важное, — он подошёл ближе и слегка нагнулся. — Также и сейчас: думаешь, что знаешь всё, а на деле позабыл, упустил из вида свои самые главные слова.
— Главные слова для кого? — решил уточнить Креймер сразу, пристально глядя снизу на него. Предчувствие уже начинало подсказывать ему, что такое мог тот сказать. Константин нагнулся к нему ниже, упёрся рукой о стол, а второй взял его за подбородок.
— Вот уж не знаю. Но всё же ты их забыл. Напомнить? — Креймер, чувствуя сильнее забившееся сердце, медленно кивнул. — Ты сказал: «Джон, прости, но я… я, как последний дурак, люблю тебя». Ну, теперь твой ход, — он усмехнулся, наблюдая за полным замешательством Чеса, и выпрямился, засунув руки в карманы. Креймер покачал головой, нервически засмеялся и согнулся вдвое, прикрывая лицо и зарывая пальцы в волосах, иногда до боли сжимая те. Джон, видимо, желавший увидеть нечто другое, разочарованно вздохнул, легонько потрепал его по плечу и тихо добавил: — Ладно, забудь о своём очередном проигрыше. Чего не скажешь на пьяную голову! Я же хотел просто проверить, сколь ты уверен в себе. Видимо, не время.
Он было развернулся и стал отходить; Чес ощутил на своём плече это мягкое прикосновение, услышал эти слова совсем не о том и сжался, чувствуя свою уродскую беспомощность. Он запутался, совершенно запутался в себе. Но ему и надоело спрашивать себя после этой новости ежесекундно «Правда это или нет?» Он просто на мгновение решил довериться тому, что это правда; а раз правда, за неё нужно бороться. Какая-то неведомая сила заставила его вскочить со стула и схватить за рукав Константина. Тот развернулся и удивлённо (действительно удивлённо) окинул его взглядом.
— Нет-нет-нет, Джон, даже не думай так легко переводить тему! Не думай её так легко и запросто сливать, подставляя другие, ненужные слова! Не получится… — он чувствовал, что дыхания не хватало, что смотреть на напарника становилось невыносимо. — Ты не понял меня, нет: я же сказал, что весь вчерашний вечер говорил только правду. И эти слова, увы, не исключение, как хотел бы ты думать.
— Я не хотел бы так думать, — прошептал он, взяв руку Креймера и легонько её отсоединив от своего рукава. Полностью развернувшись, Константин прямо и как-то необычно мягко (здесь подошло бы слово «побеждённо», но оно никак не подходит Джону) посмотрел на него и слабо улыбнулся.
— Что? — робко спросил Чес, думая, что ослышался, а сам уже находился в таком состоянии, когда в предвкушении ждёшь счастье.
— Ничего, — Джон помотал головой. — Просто я не так силён, как ты думал. И у меня есть слабости. Но я от них бежал… А теперь бежать некуда, я в тупике. Но, кажется, я даже желал этого тупика, — он говорил медленно, отчётливо, необыкновенно спокойно для своих слов, однако всё же напряжение невольно проскальзывало в них. Креймер запутался совершенно.
— Я тебя не совсем понимаю, Джон… — Джон же вновь усмехнулся, вновь горько, и отвернулся — может, так ему было легче говорить.
— Тебе когда-нибудь приходилось видеть, как доселе сильные люди ломаются на твоих глазах? — неожиданно тихо спросил он, слегка повернув голову в его сторону и посматривая из-за плеча; Чес, серьёзно задумавшись об этом, так и не смог ответить. — Если да, то скажи: мой случай оригинален или нет? Если не видел никогда, то смотри и наслаждайся…
— Да о чём ты, Джон? — практически взвыл он, подступив на шаг ближе. — Ты говоришь слишком красивыми словами. Уж куда мне, обычному человеку, их понять?
— Вот я говорю красиво, а у тебя красивая душа. А ты говоришь чаще всего так себе; а моя душа ещё хуже. Понимаешь? — вновь взгляд из-за плеча. — Ты имеешь больше достоинств, в то время как кажется, что наоборот. Вообще… я не люблю длинных речей — это всегда что-то угнетающее, — поэтому скажу… — Константин развернулся, подошёл, но не столь близко; Креймер старался поймать его взгляд, потом поймать какое-нибудь выражение в нём, но их было много, все ускользали — такое многообразие было видно впервые; Чес ощутил на своей груди лёгкое прикосновение ладони.
— Поэтому лишь скажу, что мне нравятся все те качества, вложенные в эти восемнадцать грамм души. Нравятся… наверное, слишком жестоко, не находишь? — улыбнулся. Улыбка эта прошла куда-то глубже, да, в те восемнадцать грамм неизвестного никому вещества и залечила все раны, что когда-то оставил её хозяин. Исцеление. Как будто в каком мире фэнтези! Да и вообще, сейчас, ощущая теплеющую ладонь на разогревающемся сердце, этот слегка насмешливый, но уже чуть-чуть ласковый взгляд, слабую, но такую искреннюю улыбку, Креймер особенно не верил, что это происходит в реальности, а не в каком-нибудь его сне. Хотелось чуда всю жизнь — сейчас оно свершалось. Кажется, банально. Но не плевать ли?
— Ты это, смотри, не растекись тут счастливой лужицей, ладно? Притом же, мне кажется, что повода для особого счастья тут нет, — чуть строже добавил Константин, убрав свою руку; Чес же улыбался и пытался сдерживать этот свой порыв, и в итоге улыбался снова, ведь сдерживаться вообще не получалось.
— Ну-ну, может, для тебя это и нормально, но, согласись, не каждый день посланники Ада так просто признаются в любви… — Креймер почесал затылок, опустив взгляд вниз. Напарник подошёл ещё ближе, наклонился и прошептал на ухо:
— А я и не признавался в любви… — он выпрямился, Чес изумлённо, даже слегка обиженно на него посмотрел.
— То, что ты меня не убил ещё при моих первых словах, уже многое значит. Хотя бы то, что ты относишься к моим чувствам нейтрально.
— Я и не смог бы тебя убить, глупенький, — пальцы взяли его за подбородок — только уже мягко, аккуратно, но ещё далеко не нежно. Чесу пришлось привстать на носочки и, слегка прищурившись, отвести лицо в сторону, ибо прежнее чувство, что между ними расстояния и расстояния и такое непозволительно, было ещё сильно. Он ощутил, как лицо Джона вплотную наклонилось к нему, дыхание прошлось по левой стороне шеи, наконец последовал шёпот: — Не смог бы, потому что ты сильнее меня. А убивать того, кто заставил тебя сломаться (может, и в хорошем смысле), крайне безумно.