Губы просто коснулись его кожи на шеи; нет, это не было поцелуем — Константин разве мог быть настолько банален? Чес вздрогнул, почувствовал, как стало невероятно хорошо, и вот уже стоял в исходном положении, снизу глядя на Джона. Он не знал, как мило выглядел со своим извечным румянцем, не знал, что его глаза были в тот момент, может быть, не эталоном кротости и тихого счастья в них, но, по крайней мере, в какой-то степени имели в себе эти эмоции и чувства, не знал, не понимал, что все его страхи, думы, размышления, абсурдные цели теперь развеялись несколькими простыми предложениями. Он ещё также не понимал, что любил давно, долго и тихо и что таких жертв достоин лишь довольно близкий человек. Не понимал и, как знать, может, и никогда не поймёт; впрочем, меньше размышлений — больше дела, так всегда считал сам Креймер. Поэтому и сейчас, в чём-то чувствуя в себе данное ему разрешение, он сделал короткий шаг, беспардонно обвил руками так долго не покорявшегося ему человека за талию и тихо заговорил:
— Только, пожалуйста, не делай это из жалости. — Холодная рука опустилась ему на голову, слегка пройдя по непослушным курчавым волосам.
— Я уже забыл это слово. Хотя поначалу мне было действительно жаль тебя. Впрочем, ты говоришь и действуешь так, будто свыкаешься с тем, что… — запнулся. Чес не смог не улыбнуться: вероятно, за тем словом, что сейчас скажет тот, будет скрываться простое и всем понятное, только превратится оно в его устах во что-то другое.
— С тем, что… ладно, если уж падать, то падать до конца: с тем, что ты мне дорог. А вообще, сказать я хотел другое… — Чес готов был поспорить, что на этом моменте Джон улыбнулся. — Неужели ты запросто соглашаешься с этим? Ты ещё не понимаешь, как тебе будет тяжело.
— Ну, меня теперь трудностями не напугаешь, — продолжая обнимать, беспечно говорил с улыбкой Креймер и поднял голову. — Если ты вновь хочешь предоставить мне свой список минусов, я лишь разорву его и скажу, что всё это неправда. Лично для меня.
— Ты не вытерпишь. Говорят, такие, как я, не умеют любить.
— Тогда ты будешь учиться. И я тоже, — Чес беззаботно улыбнулся и отошёл от него, глядя прояснившимся взглядом. — Вообще, Джон, это всё глупости: «ты не вытерпишь». Тебе говорить это должно быть совестно. Уж кому-кому, а мне, твоему водителю, выслушавшему не одну раздражённую тираду, будет в этом плане куда легче.
— Ты думаешь, что любовь изменит меня, но я останусь прежним, — заметил Константин, отойдя от него насовсем и усаживаясь на стул. — Я всё также буду курить, останусь циником и слегка мизантропом, вообще не обещаю тебе славных и светлых деньков, наша… наши отношения не будут напоминать хоть сколько-нибудь любящих друг дружку людей, времени будет ничтожно мало из-за работы, опасность, сам знаешь, станет поджидать нас на каждом шагу, будь мы с тобой кем угодно… Сможешь ли ты вытерпеть это, Чес?
И Чес звонко, от души рассмеялся, подошёл к нему и, утирая слёзы смеха, взял его лицо двумя руками, приподняв.
— Я уже ответил тебе, Джон. Это пустяки. К тому же, ты напрасно пытаешься перефразировать слово «любовь», ведь ты уже произнёс его, — он улыбнулся, а Константин лишь хмыкнул. — И ещё… ты изменился. Как ни крути, но прошлый Джон, кажется, не умел хоть сколько-нибудь любить. А ты можешь.
— Зачем ты говоришь это так, будто знаешь точно?
— Я верю, — прошептал Креймер уже в самые волосы — тёмные, жёсткие, пропахшие родным табаком. Константин не смог ему отказать и слегка раздвинул колени, подпуская ближе. Чес слегка отстранился и с улыбкой посмотрел на него; Джон, словно о чём-то задумавшись, вдруг резко вскинул голову и зачем-то взял его за руки.
— Я не умею нежно обнимать, сладко целовать, меня тошнит от всяких ласковых словечек. Словом, возлюбленный из меня плохой, — улыбка Чеса не пропадала, он лишь сжал в пальцах пальцы Джона и сказал:
— Мне этого ничего не нужно. Ты меня предупреждаешь так, словно я тебя впервые вижу, — это показалось забавным не только Креймеру. — А ведь я знаю тебя уже более двух лет. А раз знаю это, значит знал и то, на что шёл, когда произносил роковые слова. В моём случае земным, но недосягаемым Раем считалось то, что происходит сейчас.
— Рай с посланником Ада, — Константин полупрезрительно, полунасмешливо фыркнул. — Нечего сказать, парадоксально!
Креймер усмехнулся и покачал головой.
— Такие вещи не должны тебя удивлять. Всё сейчас должно пойти как-то странно… — говорил он, отходя от него и усаживаясь на другой стул. Джон лишь хмыкнул. Через пару минут, вовсе не показавшихся неловкими, а наоборот, какими-то нужными именно сейчас, именно для них, он заговорил первым:
— Может, я спрошу и глупость, но таки сделаю это: понимаешь ли ты, что ждёт нас в конце такой любви? — Константин, сложив руки перед собой, пытливо на него глянул; Чес принял довольно серьёзный вид и кивнул. — Нет, ты, наверное, не слишком хорошо понял меня… Я говорю: ты понимаешь, какой огромный грех взваливаешь на свою душу, как перекрываешь себе путь в Рай, отдаваясь мужчине?
— Я уже не попаду в Рай, Джон, это точно, — усмехнулся он, подперев голову рукой. — Я сам отказался от него, когда начал курить. После этого уже ни о чём не жалею…
— Господи, до сих пор ума не приложу… как же ты должен был ко мне привязаться, чтобы начать курить. Честно сказать, я никогда не верил, что такие люди, как ты, так запросто начинают. Я бы хотел подозревать что-то и даже подозревал, но никогда не надеялся… — Константин слегка опустил голову, — не надеялся, что такие жертвы обозначают лишь одно. Впрочем, это очень глупо. То, что ты сделал. И я никогда не переменю своего мнения об этом, слышишь?
Креймер тихо улыбнулся и коротко кивнул; ему было уже не важно, что именно говорил Джон, он просто не мог ещё свыкнуться с мыслью, что так просто его чувства нашли ответную реакцию в душе того. Не верилось, что он, обыкновенный мальчишка, смог чем-то зацепить самого повелителя тьмы. Чес думал об этом, не находил ответа и восхищённо смотрел на Константина, сам того не замечая. Джон некоторое время ещё сидел, но скоро встал с места и подошёл к нему, приподняв лицо пальцами и пристально заглядывая ему в глаза.
— Перестань на меня смотреть таким взглядом, Чес… — шептал он; в глазах, кажется, промелькнула искорка нежности. — Не считай меня великим, будто бы снизошедшим до тебя. Я самый обыкновенный, может, даже хуже. И тем более я не великий, лишь слегка особенный, да и то… лучше б не было этой особенности. Не в моём характере такое признавать, — сказал он чуть громче, — но великий по-настоящему здесь ты. Ибо вытерпеть меня… сам знаешь, дело нелёгкое. Надо быть исключительно преданным.
— Джон… — начал Чес, а сам удивлённо прислушался к своему штилю на душе — давно такого не было, — Джон, мне ещё просто не верится. А кумиром ты для меня будешь всегда, — он коснулся своими пальцами рук Константина и улыбнулся; тот покачал головой, нагнулся немного и тихо проговорил:
— Да и я ещё не могу до конца принять это… поверить. Только чувствую, что ты меня меняешь, Чес, вот даже сейчас. Кто бы мог подумать, что сам повелитель тьмы будет, наклонившись, что-то обещать, признавать свои слабости, да и вообще: любить? — Креймер видел, как лицо Джона понемногу приближалось, как тёплое, с запахом табака дыхание (как и у него самого) обдавало его щёки, как казалось, что с каждым сантиметром он падает в какой-то свой, дико порочный Рай на Земле, одновременно другой ногой утопая в трясине Ада; он чувствовал, что сходил с ума, хотя не знал, что потерял разум ещё давно. — Прости, Креймер, что это будет так гадко, — шёпот в самые губы; Чес слегка прикрыл глаза, не отпуская руки Константин из своих. — Я буду целовать не так нежно, как твоя вчерашняя шлюха. Я и вообще многое делаю грубо… уж прос…
Джон не успел договорить: послышался нетерпеливый шёпот «Хорош болтать», и вот уже Чес резко притянул его к себе за ворот, неловко коснувшись губ. Константин мало сказать удивился, но в следующее мгновение взял власть в свои руки: положил ладонь на его затылок, дерзко ворвался языком в его рот, разрешив удивлённому и слегка протестующему возгласу раздаться, и осторожно провёл по его шее, спустившись на грудь и проведя пальцами по открытому участку кожи над рубашкой. Креймер не расцепил своей хватки, даже ещё больше сжав пальцы и едва удерживая себя от падения в какую-то нирвану — он знал, что его «пассажир» не любил таких сравнений и такого экстаза. Наверняка посчитал бы выдумкой Чеса. А Чесу нравилось, нравилось в сотни раз больше, чем вчерашний поцелуй, ласкаться в ответ и неумело давать отпор всем тем бешеным и грубым действиям Джона, которые ещё более согревали его и вовлекали в какое-то странное, блаженное состояние. Он чувствовал, что губы все были пообкусаны, что от недостатка воздуха в голове становилось мутно, что мышцы языка уже, кажется, ныли, но продолжал страстно, будто в первый раз, целовать Джона, сам того не замечая, как руки того медленно перебрались в его волосы и теперь, наверное, до боли сжимали их.