Евгений Шалашов
ДЕСЯТЫЙ САМОЗВАНЕЦ
Часть первая
БЕГЛЫЙ ПОДЬЯЧИЙ
7154 год от Сотворения мира (1646 год от Рождества Христова).
Москва.
Сухонький, как лущеная шишка, боярин сидел за длинным столом и мял листы дорогой немецкой бумаги. Не удержавшись — запустил комком в стоящего перед ним дьяка и пристукнул твердым кулачком:
— Из Константинополя грамотка пришла — у турок русский царевич объявился!
Борис Иванович Морозов, царский дядька, коему покойный Михаил Федорович велел заботиться о сыне, был, почитай, главным боярином. Да что там — и на Руси, и в Европе знали, кто нынче настоящий царь в Москве…
Назарий Чистой, думный дьяк и глава Посольского приказа, благоразумно помалкивал, а Морозов повысил голос чуть ли не до визга:
— Почему ж вы, дьяки посольские, головы ученые, самозванца проспали? Или знали, да не докладывали? А?! Отвечай, когда спрашивают?!
Борис Иванович закашлялся, схватил стоявший на столе корец[1] с квасом и принялся пить, словно хотел вымыть из горла гнев.
«Ну, вроде выдохся!» — решил дьяк и начал оправдываться:
— Прости, Борис Иванович, — не ведали мы о самозванце. Истинно — ни сном ни духом не ведали! Послы константинопольские, сиречь стамбульские, нам не подчиняются и отписок в приказ не шлют…
— Знаю, что не подчиняются… — буркнул Морозов, успокаиваясь. — Иначе — другой бы разговор был: не то что с шапкой бобровой, а с головой бы распростился. Ладно, садись, — смилостивился боярин.
Назарий Петрович с опаской присел на край тяжелого табурета.
— Так вот, думный дьяк Чистой, — продолжил между тем боярин Морозов. — Должен ты сего самозванца сыскать и к нам доставить!
— Что за самозванец-то? — осторожно спросил дьяк. — Кто таков-то?
— Ну, если бы я знал… — фыркнул боярин, поправляя высокую шапку. — Посланник, князь Телепнев, пишет, что зовется Иоанном Каразейским-Шуйским.
— А точно самозванец-то? — осторожно поинтересовался дьяк. — Вдруг — правда…
— Не вдруг, а точно! — прикрикнул Морозов. — Не было у царя Василия сыновей. Точно тебе говорю! Было у него от жены две девки, да обе во младенчестве померли. Да и молод, чтобы сыном Шуйского-то быть…
— Князь Телепнев сам-то вора ловить не пытался? — деловито спросил Назарий Петрович.
— Ну, как же, пытался. Только, — развел боярин руками, — разве ж они выдадут?! Им, басурманам, на руку, чтобы новая Смута у нас завелась.
— А может, — подумав, предложил дьяк, — подкупить кого — из тех же турок али татар? Дело нехитрое… Ну а разве нашего беглого ворья в Османской империи мало? Там же такие есть, что за полушку[2] родную мать удушат. Вот ежели серебра не жалеть, то и нового самозванца прирежут. Ну, а что бы не обманули, так пообещать, что ежели, мол, голову-то сюда привезут, так и вовсе — награда царская будет.
— Ну, это — как уж пойдет, — помотал головой Борис Иванович. — Для начала узнай — кто таков, самозванец-то этот. А не то государь-то спросит — что я отвечу? Телепнев даже имени настоящего узнать не смог. Как узнаешь, так и ловить-то легче будет! Вот, забери все отписки от послов, всех приказных хомутай. И — с Богом! — заключил боярин, провожая дьяка…
…Вернувшись в приказ, дьяк для начала просмотрел бумаги, скопившиеся на столе. Самозванец — самозванцем, но ежели есть дело, что требуется выполнить немедля, так самозванец обождет. Ждал, чай, с год, так лишний час не помеха — не убежит.
Обнаружив, что стол с ножками, как у индийского слона, завален лишь грамотками, что могут полежать день-другой, а то и неделю, Назарий Петрович немного успокоился. Выглянув за дверь, крикнул:
— Я обеда-то седни дождусь?
Было слышно, как с рундучка,[3] стоявшего в сенях,[4] упал проснувшийся Гринька Котошихин — молодший приказной,[5] должный следить за порядком да бегать в харчевню.
— Так ведь ничего еще не принесено, — сунул Гринька в дверной проем опухшую от сна рожу. — Я ж думал, что ты, Назарий Петрович, позже приедешь… Сон мне тут давеча приснился, что к батюшке-царю тебя вызывали, за наградой великой… Вот, стало быть, — принялся рассказывать подьячий, а у самого по морде было видно — только что все придумал: — Приходишь ты к государю великому да становишься впереди бояр да окольничих, а царь-батюшка тебе и говорит — жалую тебя, слуга мой верный Назарий, чином думного дворянина! И выносят тебе бояре шапку песцовую! И сам боярин Морозов возлагает, батюшка-дьяк, на головушку твою…