В условленном месте Евы не было. Лепра посмотрел на часы, рассеянно пробежал вывешенные на доске страницы «Фигаро литерер». Сейчас в нем существовали два Лепра: один элегантный, уверенный в себе, беспечно фланирующий по улицам, и другой, прислушивающийся к своим еще неоформившимся мыслям: «Мне придется переехать… экономить на всем… Вот падение!.. У нее есть деньги… у меня нет…»
Ева появилась неожиданно. Она почти бежала. Лепра машинально поймал ее в свои объятия.
– Увези меня, — сказала она, — куда хочешь увези. Я опоздала. Прости. Я бежала, потом взяла такси…
– И?
– Мне просто стыдно, такая глупость!
– Ну, так скажи, милая.
– Шофер насвистывал мелодию…
– Понимаю, — сказал Лепра.
– Я вышла под каким-то предлогом. Добиралась пешком.
Они застыли друг перед другом в каком-то тревожном ожидании.
– То же самое случилось и со мной, — сказал Лепра. — Все это, конечно, мало приятно, но я полагаю, мы как-нибудь привыкнем. Куда денешься. Давай пойдем в Элизе-клуб, хочешь? Сейчас там никого нет.
– Я ужасно голодна, — призналась Ева.
Они перешли площадь Рон-Пуан.
– Ты уверен, что мы не услышим там ту же музыку?
– Ну, знаешь…
– Как я буду выглядеть в глазах людей?
У лестницы было оживленно, но в зале оставались еще пустые столики. Они сели в глубине. Лепра, читая меню, поглаживал Еву по руке. Почему-то он неожиданно успокоился, и Ева тоже улыбалась.
– Извини меня, Жанчик. Я схожу с ума. Сама себя не узнаю. Закажи мне рыбу, все равно какую. И все… У меня для тебя хорошая новость.
– Маскере?
– Нет. Маскере слинял, и это доказывает, что я больше не котируюсь. Блеш. Он обещает, что через три недели… Он должен перезвонить мне вечером. Но все уже почти готово… У них был контракт с венгерским пианистом, но тот заболел.
– Сгожусь на чардаш?
– Прошу тебя, не ворчи. Я, естественно, сказала, что ты согласен. Тихо! Не смотри на лестницу… Там… Гамар.
– Гамар? Тот, что в нашем списке?
– Да.
Гамар заметил их. Он кивнул им и, поколебавшись, подошел. Ева представила его Лепра, словно Гамар был ее лучшим другом. В этом не было и тени лицемерия. Только любопытство и готовность к борьбе. Гамар присел рядом.
– Очень рад, что встретил вас, — сказал он Еве. — Я сейчас еду в Италию и как всегда на бегу… Фожер не передавал вам наш последний разговор? Видите, я иду прямо к цели.
Ева изучала его с таким пристальным вниманием, что Лепра уже заранее ненавидел этого человека со столь непринужденными манерами. Кто он, враг или друг?
– Нет, — ответила Ева. — Муж редко держал меня в курсе своих дел.
– Это как раз касалось непосредственно вас! — воскликнул Гамар. — Произошла какая-то путаница.
– В этом с ним никто не сравнится, — сказала Ева.
– Я предложил ему снять фильм с вами в главной роли. И он ничего вам не сказал?
– Нет.
– Странно. Он обещал подумать, посоветоваться с вами…
– Он склонен был принять этот проект?
– Откровенно говоря, нет.
– Это не удивительно. Он бы не вынес моего успеха, если бы сам был ни при чем, понимаете? Без его разрешения…
Гамар уставился на Еву своими серыми глазами.
– Это очень на него похоже, — прошептал он.
Ева взглянула на Лепра и наклонилась к Гамару.
– Господин Гамар, между нами… вы испытывали к нему симпатию?
– У людей моей профессии не принято советоваться с сердцем.
Он чуть улыбнулся и встал.
– А жаль, — заметил он. — Мы отказались от этого проекта, но, может, когда-нибудь еще к нему вернемся.
– Не думаю, — заметила Ева.
Он поклонился ей, возражая, и сел за столик в другом конце зала. Еве расхотелось есть.
– Это не он, — сказал Лепра.
– Не он. Впрочем, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Морис никому не мог довериться. В какой-то момент мне показалось, что он мог все рассказать какому-нибудь приятелю. Но видишь ли… Гамар не любил его, и тем не менее они были очень тесно связаны. Мы только время теряем на поиски.
Она пожала плечами и вздохнула:
– Нет, я откажусь.
– От чего?
– От всего. Так будет спокойнее. Не хочу, чтобы болтали, будто я пытаюсь еще чего-то ухватить от жизни.
– Ева!
Она смотрела на входящих в ресторан, их становилось все больше, это были в основном писатели, сценаристы, актеры, но на ее лице было написано полнейшее равнодушие. Она должна была сама сделать выбор, чтобы потом с презрением воспринимать все комментарии.