– Не думаю… Эстебан не из тех, кто забывает…
Искренне она это сказала или притворялась? Я слишком плохо знал женщин, чтобы это понять, а потому предпочел ответить Луису.
– Я больше не живу в Мадриде… С января я переселился в Триану…
– Что это тебе взбрело в голову?
– Я уже не мальчик, Луис, — объяснил я, не глядя на Консепсьон, — а ты ведь знаешь, что старые одинокие животные любят возвращаться умирать туда, где родились.
Они оба рассмеялись: Луис — в знак того, что не очень-то верит подобным бредням, а Консепсьон — чтобы скрыть смущение.
– Ты вернулся к матери? — спросила она.
– Да, но теперь ее больше нет…
Консепсьон осенила себя крестным знаменем и проговорила:
– Мир праху ее.
– Зато я обрел то, что мне дороже всего, — Гвадалквивир, — добавил я, желая как-то разрядить накопившееся в воздухе напряжение.
Луис тоже почувствовал, что разговор принимает трудный оборот, и, чтобы сменить тему, заявил:
– А знаешь, Консепсьон, Эстебан побудет у нас несколько дней. Мы покажем ему все, что только стоит посмотреть, и, возможно, все-таки признает, что Триана — не единственное пригодное для жизни место.
При всем своем самообладании Консепсьон не сумела до конца скрыть удивления, но не проронила ни слова. Убедить ее в бескорыстии моего появления было явно труднее, чем Луиса.
Остаток вечера прошел вполне спокойно, и после ужина, поданного на стол девушкой, которую проще было бы представить с кастаньетами в руках, чем в роли прислуги, принялись за кофе. Наконец настало время ложиться спать. Я откланялся, и Консепсьон повела меня наверх показывать комнату.
– Надеюсь, она тебе понравится.
– Я не приучен к такой роскоши… Если ты еще помнишь Триану…
Она опустила голову и очень просто сказала:
– Нет, я не забыла Триану… Спокойной ночи, Эстебан.
– Спокойной ночи, Консепсьон.
Я почувствовал, что она хочет сказать что-то еще, но не решается. И, лишь уже стоя на пороге, все-таки спросила:
– Зачем ты приехал, Эстебан?
К счастью, Луису вздумалось убедиться, что я устроен со всеми удобствами, и его появление избавило меня от необходимости лгать.
Спал я плохо. Знать, что Консепсьон совсем рядом, было и мучительно, и радостно. Привязанность к женщине, которая меня когда-то предала, окрашивалась легкой горечью — подсознательно я ставил в вину Консепсьон то, что она счастлива и, по-видимому, не испытывает ни малейших угрызений совести из-за моей загубленной жизни. Как ни странно, я сердился на Консепсьон гораздо больше, чем на Луиса. В конце концов, ухаживая за понравившейся девушкой, он поступил, как любой мужчина. А вот она нарушила данное мне слово! Со двора послышался голос Консепсьон, дававшей какие-то распоряжения прислуге. И этого звука оказалось достаточно, чтобы развеять мою досаду, — я снова был счастлив, снова переполнен неизменной, хотя и бесплодной, нежностью.
Левантийское солнце уже забрызгало золотом эту благословенную землю. Я подошел к Консепсьон, поливавшей в саду цветы. Мы долго стояли молча, не зная, что сказать.
– Понимаешь, — начала Консепсьон, лишь бы нарушить затянувшееся молчание, — Луис разводив апельсины, а мне хватает возни с цветами. Из-за них приходится вставать чуть свет — солнце ведь начинает печь очень рано…
– Разве ты не привыкла к солнцу? Вспомни, там, дома, когда мы гуляли по берегу Гвадалквивира… мы не обращали на него никакого внимания…
Консепсьон ответила не сразу, а когда решилась, голос ее немного дрожал.
– Ты меня так и не простил, правда?
– Чувствам не прикажешь… А где Луис?
Она подошла и взяла меня за руку. Я быстро отстранился.
– Не прикасайся ко мне!
Глаза Консепсьон тут же наполнились слезами.
– Теперь ты меня ненавидишь, Эстебан?
Ненавидеть ее! Господи, как мне хотелось обнять ее и прижать к себе крепко-крепко!
– Почему ты вернулся?
– Тебя повидать…
Консепсьон долго смотрела мне в глаза.
– Я не верю тебе, Эстебан…
– В первый раз ты сомневаешься во мне, Консепсьон.
– В первый раз я боюсь тебя.
Так мы стояли друг против друга — чужие, почти враги… Может, Консепсьон и не ошибалась, испытывая страх, но в моей верности сомневалась напрасно. Ведь только ради нее я согласился выполнить поручение дона Амадео.
– Счастье очень изменило тебя, Консепсьон… Прежде ты никогда не усомнилась бы в моих словах…
Она невесело рассмеялась.
– Счастье?.. Бедный Эстебан… Если это доставит тебе удовольствие, знай, что я вовсе не счастлива. Луис не тот человек, о котором я мечтала… Он слаб, безволен… и эгоистичен тоже. Луис выкидывает из головы все, что могло бы смутить его покой или заставить задуматься… Так же быстро он позабыл Пакито, который им так восхищался…