Невдалеке мигает слабый огонек. Майк застывает на месте, всматривается…
– Это Сигмен, – говорит он. – Он ждет нас.
Мы подходим и констатируем, что Обер тоже здесь… Мало–помалу остальные выходят из леса, и мы оказываемся вместе. У Картера вывихнуто запястье, только и всего. Гари прыгает как кузнечик – спуск разбудил его как нельзя лучше. Обер подталкивает меня локтем.
– Жаль, нет здесь моей жены, – говорит он. – Озеро под лунным светом, – это явно бы ее вдохновило… особенно если учесть, что она венгерка.
Я не очень хорошо прослеживаю связь, о чем ему и; сообщаю. Но это его ничуть не смущает.
– Это романтическая женщина, вы понимаете… этим все и объясняется.
Если она действительно так романтична, мне нечего добавить. Энди начинает отдавать приказания. Решено, что двое наших останутся здесь: выбор падает на Картера и еще одного – громадного рыжего парня с птичьей головкой. Они разобьют нечто вроде замаскированного лагеря для нашего снаряжения. Остальные пойдут брать форт Шутца приступом: оказывается, здесь действительно есть барак, который вполне можно так назвать.
– Когда мы отправляемся? – спрашивает Гари. У нас есть «лейка» на поводке, и Гари не терпится взять след. Словно охотничья собака в поле, он вынюхивает заячье рагу (один мой приятель, специалист в этом вопросе, убедил меня, что собака может представить себе зайца только в этом виде; таким образом, она все время пытается примирить реальность с заключительной стадией заячьей жизни).
– Не будем медлить, – отвечает Энди.
И действительно, через десять минут мы снимаемся с якоря. Энди указывает маршрут, и мы бодрым шагом продираемся сквозь лесные дебри.
Я не считаю количество пройденных шагов – должно быть, что–то между 3407 и 3409. Мы выходим на равнину и дальше движемся по полям. Здесь очень много травы и японских касок – остатки войны, еще недавно свирепствовавшей в этих местах.
Сейчас, должно быть, три часа утра.
Мы бесшумно продираемся вперед в некотором беспокойстве. Как еще все обернется? Земля сухая и твердая, растения ритмично хрустят под ногами.
По некоторым признакам я начинаю понимать, что мы недалеко от обитаемых мест. То тут, то там виднеются следы, и вот у нас перед носом утоптанная дорога – она красуется под желтым взором луны, притворяющейся, будто смотрит в другую сторону.
– Стоп! – приказывает Гари.
Мы останавливаемся. Энди снова сверяет курс.
– Пошли.
Мы берем влево.
– Не шуметь, – приказывает Энди. – Уже совсем близко.
Еще четверть часа… и я наступаю на пятки Джеймсона, который только что застыл передо мной. Обер тоже не промахнулся – он со всей силой врезался в меня сзади. К счастью, он не очень тяжелый.
– Не прижимайтесь ко мне так тесно, Обер, – говорю я – Венгерки необычайно ревнивы. Кстати, где вы отыскали такое имечко? Вы канадец? Или кто?
– Могиканин, – говорит он. – Если бы, черт подери, я знал, почему меня так зовут!
– Т–с–с! – шепчет Энди. – Ну и ну, это еще труднее, чем ловить рыбу гарпуном, стоя на роликовых коньках.
Перед нами высятся деревья, за ними угадывается огромное здание. Это большой низкий дом, полностью освещенный снизу доверху – вернее сказать, по всей ширине, если учесть, что верх находится примерно на том же уровне, что и низ, как это, бесспорно, происходит со всеми одноэтажными домами.
Слышатся смутные отзвуки джаза, настоящего джаза… В окнах мелькают силуэты… Мы еще слишком далеко, чтобы разглядеть.
Энди приседает на корточки, и мы делаем то же самое.
– Рок, – зовет меня Энди. – И ты, Майк. Идите–ка сюда.
Я подползаю. Майк тоже. Энди снимает громадный бинокль и протягивает мне. Свой я, естественно, оставил в лагере.
– Посмотрите!
Я смотрю… Все как в тумане… Я подкручиваю колесико…
Ну и ну… весьма забавно.
На них ничего нет, кроме восхитительных ожерелий и браслетов из цветов. Нет, я преувеличиваю…
У одного – гирлянда на груди и цветная лента на голове.
– Раздевайтесь, – приказывает Энди. – Обер и Джеймсон, нарвите цветов и сплетите венки…
– Но я не умею! – скулит верзила Джеймсон.
– Идем, не волнуйся, – говорит Обер. – Это азы искусства. Сразу видно, что ты не играл в театре. В театре все научишься делать.
Я повинуюсь приказу и вскоре предстаю в самом что ни на есть легком наряде. Те, кто не занят сбором цветов, тут же меня обступают.
– Ничего себе, – говорит Николас. – Так это же Мистер Лос–Анджелес за прошлый год!
Я начинаю хохотать. У меня хороший портной, и когда я одет, не может быть никакого сомнения насчет моей анатомии (родители помогли мне в самом начале).