Начальник вызвал его к себе. Когда он появился в кабинете, то был немало удивлен тем, как встретил его Тарус. Он не сидел, развалившись в кресле, не хамил, как обычно, не грыз яблоко. Из всего этого он понял, что разговор предстоит необычный. Так и оказалось.
— В Новониколаевской тюрьме сидит Крыса, — начал Тарус, — раньше он был на «гастролях» в Каминске. Он сообщил нам, что Огнивец имеет намерение уйти за кордон, прихватив с собой найденные у купца Полуянова бриллианты и часть колчаковского архива, который потеряла колчаковская контрразведка во время отступления. Понял?
— Да.
— Камешки — хорошо, но архив — лучше. Он дороже камешков, поскольку там данные на агентуру, которая когда-то работала на адмирала, а сейчас осталась здесь и вредит нам, — сказал Тарус так, как говорят на митингах и собраниях, и посмотрел куда-то вбок в глубь кабинета.
Он так же глянул в ту сторону, и все стало на свои места и объяснило и позу Таруса, и его «культурное» поведение. Там, в одном из конфискованных рабоче-крестьянской властью у буржуазии кресел, сидел маленький человек, также облаченный в кожу. На нем были хромовые сапоги, кожаная куртка, на голове кожаный картуз. Человек этот был незаметен еще и потому, что сидел до поры неподвижно и ничем себя не обнаруживал, как будто он специально забрался в кресло и ждал своего часа, чтобы произвести эффект на присутствующих. Без сомнения, это был представитель ведомства, которое совсем недавно изменило свое название.
А начальник между тем продолжал:
— Крыса говорит, что архив находится в одном из домов по улице Инвалидной… Улица небольшая, так что к твоему приезду может случиться так, что сотрудники уездного отдела милиции уже найдут архив, и тебе останется только обеспечить его транспортировку сюда… Ежели нет, то тебе…
— Придется подключиться к поискам…
— Да, — подтвердил Тарус, недовольный тем, что подчиненный перебил его, но сделал вид, что не заметил нарушения субординации.
— А откуда все это стало известно Крысе?
— Крыса клянется, что все это слышал от родственника купца Полуянова, но… — тут Тарус посмотрел на человека в кресле, которому, как нельзя лучше, подходила фамилия Кожан, и человек кивнул ему в ответ в знак дозволения рассказать кое-что…
— Понимаешь, родственника этого нет в живых, товарищи наши поторопились расстрелять его за пособничество бандитам… Таким образом, конспиративная цепочка прервалась, и сейчас этот архив, по всей видимости, ищут не только наши товарищи из уездной милиции, но и Огнивец…
— Что ж поторопились с родственником? — спросил он.
— У всех бывают ошибки, — услышал он первую фразу Кожана, — конь и на четырех ногах спотыкается…
— Так то кони, — начал было он, но Тарус бросил на него испепеляющий взгляд, и он замолк.
— Если архив найдет банда, то он точно уйдет за кордон, — произнес Тарус.
— А этого допустить никак нельзя, — назидательно заметил Кожан, все больше втягиваясь в их беседу.
«Почему нельзя?» — подмывало его спросить, но он сдержался: с серьезными людьми шутить не стоило, серьезные люди шуток не понимают.
— Да, — как эхо отозвался Тарус, — этого допустить нельзя, потому что в этом случае мы не сможем даже проконтролировать путь архива: служба безопасности у Огнивца налажена лучше, чем у милиции Каминска, те не имеют в банде своих людей, чтобы отслеживать обстановку…
— А если архив найдут товарищи из уездного отдела? — спросил он.
— В этом случае архив тоже может уйти к Огнивцу, потому что, стыдно признаться, но все провалы операций по ликвидации банды говорят о том, что у Огнивца есть свой человек в отделе, и он помогает ему не за страх, а за совесть.
— Его тоже надо установить?
— Само собой… его нужно выявить до того, как будет найден архив.
— Иначе операция может провалиться?
— Соображает, — сказал на это Кожан и одобрительно кивнул Тарусу. А тот, поощренный этим, стал инструктировать подчиненного.
— Все вопросы будешь решать с Каминским начмилом, зовут его Бородой.
— Я… — поперхнулся он, мгновенно сообразив, что его вызвали вовсе не для консультаций…
— Ты, — подтвердил Тарус и продолжил так, словно все уже было решено, — Борода — мужик крепкий, надежный, но, сам понимаешь, грамотешки ему не хватает, не учился он в академиях…
— Бороду ему, между прочим, — невпопад встрял Кожан, — разрешил носить уездный комитет партии… Специальное постановление принял по этому поводу… Дело в том, что у него на левой щеке ужасный шрам. Брить такую щеку тяжело, да и вид она придавала ему бандитский. Вот уездный комитет партии и принял постановление: «Обязать Каминского начмила носить бороду, чтобы она скрывала шрам, полученный в боях с бандитами, а начмил не дискредитировал своим видом социалистическую законность».
Тарус терпеливо ждал, пока Кожан произнесет эту галиматью, и начал говорить только тогда, когда гость в кресле закончил.
— Есть у Бороды зам. Тот из интеллигентов, но наш, сочувствующий… Он учился когда-то на юрфаке Петербургского университета, был мобилизован на фронт в империалистическую… Там попал под газовую атаку, отравился, со здоровьем у него неважно, последние дни доживает, но работает, потому что поверил в революцию, работает и для себя ничего не требует…
— Это люди надежные, — опять вмешался Кожан, — с остальными надо быть осторожным: сами понимаете, в рядах отдела есть человек Огнивца, причем надежно законспирированный.
— А что же, — спросил он и несколько помедлил, чтобы Кожан не уловил иронии, — ваши товарищи в Каминске не могут разоблачить врага, прокравшегося в рабоче-крестьянскую милицию?
— Есть трудность, — доверительно ответил Кожан. Он не почувствовал иронии. — Законспирированный агент прекрасно знает тамошних сотрудников, и нам кажется, что не они осуществляют контроль над Огнивцом и его человеком, а этот человек над ними… Поэтому и было принято решение послать в Каминск неизвестного там человека с почетной обязанностью: разоблачить врага, найти архив и драгкамешки и отправить их в Новониколаевск.
— И все это мне надо проделать одному?
— Ну что вы, конечно, нет, — ответил Кожан с усмешкой, — вас будут подстраховывать и контролировать… Но вам надо помнить, что большое количество людей, участвующих в операции, создает большую вероятность провала… А провал — это смерть. А кто же может желать смерти товарищу по делу… Поэтому самое разумное — ехать в Каминск одному… Легенду вам уже разработали, вы едете туда инспектировать отдел. О вашей миссии будет знать один только Борода.
— Я могу отказаться? — спросил он, не дослушав Кожана.
— Что? — встрепенулся Тарус, который долгое время молчал, не желая перебивать Кожана, — да ты…
Кожан жестом остановил его.
— Не можете, — произнес он с торжеством человека, державшего в руках мышеловку, в которой металась пойманная мышь.
— Почему? — спросил он, хотя мог бы не спрашивать: не первый день в уголовном розыске работал.
— Вы много об этом знаете.
— Он шутит, — сказал Тарус и слегка побледнел.
— Вот как? — иронически произнес Кожан, — в губугрозыске есть шутники?
— Есть, — ответил Тарус и хихикнул, — но очень мало.
— Пусть он выйдет в коридор, — приказал Кожан Тарусу, даже не взглянув в сторону будущего «инспектирующего».
— Выйди в коридор, — сказал ему начальник отдела, — я тебя потом вызову. — В отличие от вежливого Кожана Аскольд никогда не обращался к подчиненным на «вы».
В коридоре он уселся на «скамью подсудимых», так именовалась длинная деревянная скамейка, когда-то стоявшая в одном из парков Новониколаевска, а теперь попавшая в коридор губугрозыска и установленная перед дверью начальника самого страшного из отделов — отдела по борьбе с бандитизмом.
Ждать пришлось недолго. Красный и злой Аскольд раскрыл дверь и проговорил: