— Дверь… — прохрипел командир, залипая щекой в луже крови. Его глаза стали белыми, лишенными зрачков, язык вывалился, как у коровы, подвешенной к крюку на скотобойне, и из носа пошли розовые пузыри.
Спокойствие! Надо закрыть дверь… Аулис чувствовал, как его всего трясет. Он приподнял ногу, выбирая место, куда ее поставить. Командир занимал весь узкий тамбур от двери до перегородки с зеркалом. Правая его нога лежала на порожке, и кончик ботинка свисал над бездной. Именно это показалось Аулису самым страшным, отчего где-то в паху наступила невесомость и низ живота онемел, будто был обложен кусками льда. Жирная и скользкая, как олифа, кровь разлилась, захватывая оставшееся свободное пространство на полу, и ступить было решительно некуда… Командир раскрыл рот, шевельнул языком, но сказать уже ничего не смог, лишь шлепнул ладонью по вязкой жиже и сжал в агонии кулак со склеенными кровью пальцами…
Аулис осторожно наступил ему на поясницу, перенес тяжесть тела вперед… Сейчас командир как дернет спиной, и Аулис ка-а-ак вылетит наружу… Но командир уже не шевелился, кожа ходила под его рубашкой, словно банановая шкурка на асфальте. Аулис, холодея от запредельных ощущений, потянулся к мощной ручке двери, схватился за нее, и тотчас дверь пошла на рычагах по широкой амплитуде, задела ногу командира, сорвала с нее ботинок, который тотчас был подхвачен ветром и снесен в открытый проем.
— М-м-м… — простонал Аулис, очень точно воспринимая ощущения, которые в этот момент испытывал командирский ботинок. Дверной проем словно притягивал его, нашептывал: «Подойди же, не бойся! Спрыгни вниз! Тебе будет хорошо!» Едва управляясь с этим соблазном, он навалился на дверь всем телом, загоняя ее в пазы. Потом надавил на ручку, провернул ее как стрелку курантов и почувствовал, что дверь встала на свое место мертво, влитую. И стало необыкновенно тихо, уютно и покойно. Стены, потолок, полки, откидные стульчики — все на своих местах, все неподвижно и по виду незыблемо. Правда, теперь особенно чувствовался запах крови, и у Аулиса тошнота подкатила к горлу. Он сделал шаг назад, стараясь не вляпаться, и тотчас почувствовал, как чья-то рука крепко сдавила ему шею.
Глава 4
Полет нормальный
— Стоять! Не шевелиться! Руки на стену!
Это был полицейский с боксерским носом. Он толкнул Аулиса на перегородку и оцарапал ему щеку пистолетной мушкой.
— Эй! Что вы делаете?! — вспылил Аулис. Он уже и без того натерпелся, совершая неплановый подвиг, и боль, которую доставил ему полицейский, посчитал незаслуженной.
— Молчать, бабирусса кастрированная!
Аулис подчинился, хотя не причислял себя к кастрированным бабируссам и даже не знал, кто это такие, оперся руками о перегородку и тотчас размазал ладонью кровяной мазок. Какая мерзость! Аулис растопырил пальцы, с отвращением глядя на выпачканную руку, и машинально, лишь бы скорее очиститься, вытер руку занавеской. И немедленно получил удар по почкам. Аулис взвыл от боли.
— Хочешь избавиться от улик?! Сейчас я сделаю из тебя циркового бабуина!
— От каких еще улик? Я только закрыл дверь!
— Молчать, сволочь!! Ноги шире!
Дурдом какой-то! Пиная ногами катающиеся по полу бутылки, в тамбур забежала Стюардесса, увидела лежащего в луже крови командира, схватилась за лицо и истошно закричала:
— Уби-и-или!! Уби-и-или!!
От этого крика у Аулиса все внутренности сжались и задрожали. Ему стало страшно. Девушка продемонстрировала, как на самом деле надо реагировать на данную ситуацию. Ей, как члену экипажа, было видней.
— Я хотел ему помочь! — говорил Аулис, стараясь поскорее оправдаться перед полицейским, чтобы избавиться от нелепых подозрений, пока те еще в зародышевом состоянии. — Он умирает!! Вы что, не видите?!
— Я все вижу, кусок кала!! Закрой рыло!
— Да как вы… — опешил от обиды Аулис. — Я гражданин России… Я буду… Я на вас…
— Я же сказал: кусок кала! — повторил полицейский, едва не касаясь толстыми губами тонкого и изящного носа Аулиса.
В тамбуре, словно тень, появился второй полицейский. В отличие от своего коллеги, этот напоминал болезненного интеллигента с садистскими наклонностями. Лицо его было спокойным, вдумчивым, источающим безусловную справедливость и решимость хирурга произвести радикальное иссечение драгоценного органа; очки с тонкими дужками съехали на середину носа, подслеповатые глаза смотрели поверх линз с нравственным осуждением и остреньким хищным аппетитом. В какой-то степени он походил на адвоката, с успехом защищающего на суде сексуального маньяка. Аулис подумал, что этот человек сейчас начнет его пытать и при этом будет улыбаться и говорить тихо и вежливо.