— Ну, этот визит наверняка не так уж случаен!
Ей все-таки нужна была сцена. Никакой возможности ускользнуть.
— Конечно, я назначил ей свидание, — иронично заметил он.
Теперь уже он начинал выходить из себя. Слащаво улыбаясь, Раймонда прятала когти, чтобы потом больнее царапнуть.
— Разве вы не собирались поужинать здесь вместе? Он воздел руки.
— Откуда ты это взяла?
— О! Я не слышала всего разговора, но все-таки поняла, что она собиралась приготовить ужин на кухне.
— Ну, это уже слишком!
Он в одинаковой мере взбунтовался как против невезения, так и против Раймонды.
— Если бы ты слышала все… слышала все, — отчеканил он, — ты бы знала, что Люсетта приехала за мной потому, что Робер приглашал меня на ужин, а я отказался. И не о чем больше говорить! Что же касается кухни… — В своем простодушии он поверил в эффективность ясной и четко сформулированной истины. — Что касается кухни… видя, что я не хочу никуда ехать и что я еще не поел, она предложила мне свои услуги.
Услуги! Какой удачный эвфемизм!
— Скажи еще, что она моя любовница.
— Нет, вряд ли… Но это, разумеется, не по ее вине.
Я знаю, что такое влюбленная женщина, но она… Никогда бы не подумала, что она может быть такой наглой. А теперь, когда ты овдовел…
— Я достаточно взрослый, чтобы защитить себя.
— Если только сам этого захочешь.
— Захочу, захочу… на что ты намекаешь? — Он сделал над собой усилие, чтобы успокоиться. — Полноте, дорогая, ты что же, не веришь мне больше?
Он попытался обнять ее за талию. Она выскользнула.
— Ты же сам сказал: сейчас не время для сердечных излияний. — Она поставила между ним и собой кресло. — Эта потаскушка так увивается за тобой, что, если бы меня сегодня здесь не было…
Он ее грубо одернул:
— В конце концов ты мне осточертела со своей ревностью! Нашла о чем думать. Сейчас не это главное!
— Главное для меня…
Она обошла вокруг кресла и приблизилась к нему. На лице у нее лежала печать той торжественности, которую он не раз уже видел в аналогичных обстоятельствах. Сегодня он обнаружил на нем еще и решимость, что не могло не произвести на него впечатления.
— Самое главное для меня, Филипп, это не потерять тебя. Я согласилась на все, что ты хотел… Я не думала об опасностях… — Ее голос также звучал непривычно. Он был более холодный, более резкий. — Я не хочу тебя терять… Чего бы мне это ни стоило. Теперь я знаю, какой опасности подвергаюсь, если уеду…
Филипп насторожился.
— Что это значит?
— Что я не поеду.
— В любом случае, — сказал он, отказываясь принимать ее всерьез, — будешь ли ты в Париже или Марселе, это ничего не меняет. Мы не сможем ни видеться, ни перезваниваться.
— Ты меня не понял, Филипп… — Она нацелила указательный палец на пол. — Я остаюсь здесь… в доме.
Худшего нельзя было и придумать. Она сошла с ума, совсем рехнулась, и не отдавала в этом себе отчета. Да понимала ли она вообще, какое ужасное дело они затеяли?
— Ты знаешь, к чему может нас привести неосторожность. Все полетит к черту из-за… из-за одного каприза… из-за… — Мысли путались у него в голове. Он заикался. — Представь, ты сидишь в заточении на втором этаже, боишься даже выглянуть в окно, даже подойти к нему, вздрагиваешь от каждого звонка в дверь… Это по меньшей мере неблагоразумно! Ну подумай сама.
— Я уже все обдумала: я остаюсь.
У нее был вид упрямого ребенка, глухого к любой аргументации, что раздражало даже больше, чем бунт. Его так и подмывало дать ей пощечину. Он сжал кулаки и в последний раз попытался ее образумить:
— Если бы это был вопрос нескольких дней, еще куда ни шло. Но сколько времени это продлится?
— Столько, сколько будет нужно. Без тебя я отсюда не уеду. И это не каприз…
Он уже не слушал и широкими шагами ходил взад и вперед по комнате, чтобы успокоить нервы. Ему удавалось овладевать собой лишь с помощью физических упражнений, подавляя нарастающую бурю негодования.
Произносимые Раймондой обрывки фраз эхом отдавались у него в ушах:
«Смысл моей жизни… никакого раздела… ни с кем… шлюха…»
Вдруг он резко повернулся и направился к ней:
— Ты заслуживаешь того, чтобы…
Она не моргнула, не отступила ни на сантиметр. Ничто, ни угрозы, ни мольбы не заставят ее передумать. Гневный тон сменился у него на тон почти умоляющий.
— Значит, ты хочешь все погубить?
— Мы погибнем или преуспеем вместе.
Перехватив взгляд своего собеседника, она повторила с дикой решимостью:
— Вместе, Филипп, как ты сам этого захотел!