– Что же это, мэтр, – смеясь, резюмировал Липман, – значит вся игра основана на шантаже?
– А как же бы вы думали? Если бы Бог не был Тем, Кто Он есть, разве можно было бы дьяволу и нам затевать всю эту историю? Откажись только на один миг Бог от поддержания мирового домостроительства и мы все сели бы на мель. Тогда и "игра не стоила бы свеч". Но мы – не дураки.
Помолчав с минуту, мэтр заключил:
– Ну, Липман, теперь моя миссия закончена. Я сказал все, что надо было сказать. А вы все это вместите в себя.
Час был поздний. Дикис собрался было уходить, но хозяин пригласил его в столовую.
Тот охотно согласился, заметив вслух, что у Липмана можно хорошо поесть.
X
На этот раз Липман превзошел самого себя. Напоследок он захотел угостить своего учителя чисто по-русски. Стол был декорирован множеством цветов в дорогих вазах и фарфоровых горшках. Изысканной и разнообразной еды было так много, что ею можно было насытить, по крайней мере, с полдюжины голодных людей. Были и устрицы. Кроме лучших марок вин, водок, коньяков и ликеров, появилось и замороженное шампанское с горячими вылущенными ореховыми зернами, завернутыми в салфетку с поджаренной солью.
За шампанским гость, пришедший в превосходное состояние духа, со значительной усмешкой глядя на хозяина, спросил:
– Правда ли, Липман, что вы имели себе в Петербурге дорогую библиотеку и при отъезде оттуда вы вынуждены были бросить ее у вас на квартире на произвол судьбы?
Липман в горестном отчаянии махнул рукой.
– Правда, мэтр. Я имел дорогую библиотеку. Я – страстный библиофил и всю мою жизнь собирал хорошие книги, на которые не жалел моих скромных сбережений. Она мне больших денег стоила…
– Ну и что же?
Липман вздернул плечами и горестно вздохнул.
– Что же другого?! С собой я не мог ее забрать. И без того у нас с женой было очень много с собою вещей. Помогли наши друзья. А вся библиотека там и осталась. Красноармейцы разграбили ее и порвали на цигарки… – с кривой усмешкой докончил он.
Мэтр значительно хмыкнул.
– Разграбили? Гм. Вы это наверно знаете?
– Получил сведения из самых достоверных источников.
Мэтр продолжал усмехаться. Через некоторое время он спросил:
– А хотите получить ее всю в целости? Липман взглянул на гостя с недоумением.
– Я не знаю, как же ее получить, когда она не существует?
– Это не ваша забота. -И в такт каждого своего слова, точно отрубая, помахивая перед своим носом рукой, Дикис веско заявил: – Из вашей библиотеки не пропало ни одной книжки, не вырвано даже ни пол-листика. И вся она находится в той самой комнате и на тех самых полках в вашей квартире на бывшей Морской, где вы ее оставили и вы можете получить ее в любое время…
Липман мог только вполголоса произнести.
– Да неужели?
– То, что я говорю, Липман, завсегда только одна истинная истина. Я никогда не позволяю себе лгать и гнушаюсь всякой ложью. Через недели полторы я еду не надолго к себе, в Москву. Вам необходимо сопровождать меня. А потому я вас предупреждаю и вы приготовьтесь к отъезду со мной. Отлучимся всего на месяц, потом приедем обратно, и я отсюда отправлюсь восвояси, в Нью-Йорк. Из Москвы вы можете себе проехать в Петербург и устроиться и с вашей библиотекой. Ее за счет советского правительства доставят вам сюда, в Париж или куда вы хотите, хоть на край света…
– Но я не имею виз. Мэтр громко расхохотался.
– Разве мы с вами наши русские рядовые беженцы?! Стоит только приказать кому следует и в один-два часа все визы будут в порядке и будут лежать и с нашими паспортами в наших карманах.
Сидя за столом, гость все время загадочно и весело усмехался.
– Почему вы, Липман, уехали из Петербурга? – наконец, спросил он.
– Как же было оставаться там, мэтр?! Меня, слава Богу, не трогали. У меня не было ни обысков, ни вызовов в чека. Хотя, что ж из того, если бы и вызвали?! За мной никаких противобольшевицких преступлений не числилось, евреев щадили, а в чека сидел мой старый приятель Урицкий. Мою квартиру даже охраняли красноармейцы. Но как же было жить? Службы у большевиков я не получил, хотя среди большевицкой головки много было моих товарищей и даже родственников. Мне все обещали и только. Пришлось проживать мои маленькие сбережения. Не могло же так продолжаться вечно. Потом, откровенно сознаюсь, противны были большевицкие грабежи и расстрелы ни в чем неповинных людей. Нервы не выдерживали… Я с моей женой при первом удобном случае и сбежал в Финляндию.
Дикис продолжат загадочно усмехаться, точно ему нравились злоключения и потери его ученика.
– И вы, Липман, надеялись получить у большевиков службу?
– Хотел… Что же другого мне оставалось делать?!
– Там нужны были Ленины, Бронштейны, Апфельбаумы, Дзержинские и другие скотобойцы, грабители и воры…
– Я и не хотел вмешиваться в коммунистическую шайку, я хотел, как спец, по моей специальности…
– Видите ли, Липман, – уже серьезно заговорил мэтр, – теперь вы можете знать истину. И сейчас я вам ее скажу. Там было поручено тому, у кого один только мизинец весит больше, чем Ленин, Троцкий, Дзержинский и вся большевицкая шатия, чтобы вы не скомпрометировали себе ваше имя службой у советов и чтобы вы не потерпели никакого убытка, и в целости со всей вашей семьей, и с вашими деньгами, и с вашими вещами были отправлены через Финляндию в Лондон. Что и было исполнено. Так ведь? Вам кто-то помогал выбраться из Петербурга?
Липман удивленными глазами уставился на Дикиса. Действительно, он вспомнил, что почти все его знакомые евреи, служившие у большевиков, настойчиво, в один голос советовали ему поскорее уезжать. Все нужные ему для выезда бумаги без всяких с его стороны хлопот чрезвычайно легко и быстро были выправлены ему теми же приятелями и родственниками-евреями. На квартиру к нему явились какие-то люди, упаковавшие ему вещи, которых было не мало. До границы Финляндии его с женой сопровождала охрана из красноармейцев и чекистов. Тогда все эти важные услуги он приписал исключительно дружеским чувствам своих приятелей.
Дикис, как бы угадывая его мысли, продолжал дальнейшие разъяснения.
– Поймите, Липман, мы заботимся обо всех "наших", в какой бы уголок земли ни забросила их судьба, само собой разумеется, особенно о тех из них, которым по их способностям и заслугам определено высокое назначение. После этого, судите сами, могли ли мы упустить вас из поля нашего зрения и остаться равнодушными к вашим злоключениям? Как видите, наоборот, мы своевременно пришли к вам на помощь. Мы те, которые управляют человечеством. Наши имена чисты и их толпа не знает. И ваше имя должно быть чисто, как альпийский снег и чтобы его никто не знал.
За шампанским, которое очень любил Липман, и которого гость, хотя и оговорился, что по состоянию его здоровья доктора совершенно запретили ему употребление его, жадно пил, разговор все время вертелся на темах о всемирном мессианстве Израиля. Когда было уже выпито довольно много, у обоих собеседников приятно шумело в головах, и они принялись за черный кофе и ликеры, Липман осмелел настолько, что обратился к Дикису с вопросом:
– А что было бы, мэтр, если бы гои преждевременно открыли наши тайны?
Дикис с беспечным презрением посвистал.
– Ну и что ж с этого? Поздно. Партия их проиграна так, что они и не почувствовали, в каких крепких тенетах сидят. И как открыть? Никаких письменных документов на этот счет нет. Мы – не неразумные дети, чтобы фиксировать на бумаге наши деяния, которые действительно могли бы оказаться обличительными против нас документами. Какой же имеется другой способ открыть тайны нашего заговора? Вопрос об измене членов нашего высшего трибунала абсолютно исключен. Это невозможно, потому что к нам попадают только люди испытанные и за которыми в прошлом имеются значительные заслуги нашему делу. Наконец, измена слишком невыгодна и слишком опасна для всякого изменника. То, что вы услышали в стенах этих ваших двух комнат от меня, говорится только в таких исключительно редких случаях, как наш с вами, когда мне поручено изложить перед вами нашу программу. Из людей никто подслушать нас не может. Самопишущих или самоговорящих машинок еще не придумано, хотя надеются скоро их придумать. Но пока еще не придумали, мы можем быть себе спокойны… можем разговаривать и пить себе наше шампанское и курить наши сигары… Догадаться о наших планах? Фю-и-ю! – посвистал он и в облаках дыма выразительно покрутил пальцем перед своим носом. – Это невозможно, немыслимо. На такое не хватит не только скотских гоевских мозгов, но даже и человеческих еврейских. Эта тайна – достояние весьма немногих особо и высоко-посвященных. Этот план не здешний, а внушен свыше гением отца нашего. Как могут разгадать его гои? Для них, для всего их мышления, для всей их духовной структуры он является противоестественным, недоступным. Ему тесно в их микроцефальих головах. Он там не поместится и если случайно залетел бы туда, то мгновенно с треском вылетит, как пробка из бутылки с шампанским. Неприемлем он для их сознания, и для их трусливой натуры. Понимаете, Липман?