… «Рагузец» осечки не дал, всадник запрокинулся в седле, ответно бабахнул куда-то в луну. Лошадь, брыкаясь, поволокла прочь паныча, застрявшего одной ногой в стремени…
Хеленка одобрительно хрюкнула.
— Та не так дурно, — согласился гайдук, выискивая кого ещё поприличнее на прицел взять.
Ляхи рванулись прочь от стены костела. С левой стороны их грыз кто-то из оборотней, потому и устремились ясновельможные прямиком на Хому с панночкой. Вот же жизнь, и отчего ж им иной дороги не выбрать? С виду ведь не так и глупы, может и вообще из самой Варшавы…
Не-не, не пить больше горилки несчастному Хоме Сирку! Вот же напасть…
… Казак всадил пулю в голову рослому, начальственных ухваток, ясновельможному. В ответ стреляли, но уж слишком впопыхах — Хома и зажмуриться не успел, как просвистел свинец по оба уха от казацкой головы.
Ну, набегайте… В руке был неважный пистоль, от Анчеса в наследство оставшийся, может и не подведёт. Ятаган наготове, э-э, рука-то как взмокла…
… Тьфу, что за рожи у этих ляхов, у нашего нечёртова чёрта и то как-то помилее. Сразу двое ворогов вскинули пистолеты, а уж сабли как сверкают…
Хома осознал, что его заслонила панночка. Два выстрела почти в упор едва не сшибли девичье тело. Хеленка устояла, фыркнула и шагнула навстречу стрелкам…
… Славно погулял молот. Летели наземь ляхи, снесло и дурную, зачем-то подвернувшуюся лошадь. Хома потрясал ятаганом, орал и грозил пистолетом, изображая целое воинство. Но надлежало ли то делать или вершилось сугубо для самоуспокоения — неведомо. С врагом только раз и столкнулся — когда оглушенного ляха отбросило прямиком на казака. Неловко сцепились, молотя друг друга в грудь рукоятями сабель и пистолетов. У Хомы лишь в груди ёкало, да за пазухой хрустели черепки разбитой злосчастным поляком баклажки. Вот и попил горилки после дела, тьфу…
… Потом ляха унёс добавочный удар молота — тело с лопнувшей башкой улетело в одну сторону, шаблюка в другую. Только и осталось казаку, что крякнуть…
… Хеленка с однопистолетно поддерживающим её войском сделали полукруг шагов в тридцать — что под молот попало, то легло бездыханным, что поудачливей — сбежало. Где-то на пятнадцатом середине пути воителей окропил рукотворный дождь — святая вода лишь казацкие усы промочила, но Хома больше за панночку беспокоился. Дождь быстро иссяк — одного из монахов задрал оборотень, второй вообще сгинул. Не, не сгинул — ещё слабо ворочалась груда под хлопотливыми крысами-победительницами. Вон, пищат, злобствуют.
— Всё, что ли? — спросил Хома, ожидая подвоха.
Отвечать было некому: вовкулака сбёг в темноту, Хеленка отвернулась и дергала плечами. Это верно: пирующие крысы зрелище не особо радующее глаз, хоть ты сам какой угодно нечистью считайся.
— Э, давай оботру, — вспомнил казак.
Платок у панночки промок, но сама вроде личиком не облезла, и даже язвами не пошла. Хома поспешно обтёр краем свитки, щеки и лоб дивчины — та принюхивалась.
— Не, то от меня пахнет. Пропала горилка, зря носил, — безнадежно пояснил казак. — Нашёл же, вражья душа, куда лупить. А с твоей пулей-то что?! Куда попало?
Хеленка показала на край живота, скорчилась, — жжётся, но не сильно.
— Да что ж ты подставляешься?! Куда то годится?!
Дырка оказалось сквозной — на спине выход разглядели.
— Заштопать нужно, — горестно молвил Хома и обтёр с белой кожи несколько капель крови. Хеленка кивала — её больше огорчила дырка в новой сорочке. Что ж тут скажешь, в полумёртвом состоянии есть свои преимущества. Хотя то вовсе и не повод напрасно подставляться, портить одёжу и животы.
— Ладно, пойдем, глянем, что там хозяева удумали, — сказал Хома и повёл к дверям костёла вокруг, ибо не дело приличной девушке глядеть на всякое разное, недоеденное крысами и иным зверьём.
Казалось, вражины попёрли отовсюду. Спереди, сзади, с боков. Даже сверху парочка сиганула. Выстрелы наёмников проредили передние ряды, но атакующих было слишком много. А заряды покончались до обидного быстро.
Сабля сломалась у рукояти. Перехваченный за ствол длинный рейтарский пистоль увяз рукоятью в чей-то проломленной голове… Капитана подсекли сзади, уронили. Сознание погасло не сразу — успел ещё увидеть, как Збых помирал. Паршиво вышло, не обманул морок степовой…
— Вот он ты какой… — главный гад стоял над лежащим капитаном, внимательно разглядывал. Блестели глаза. Шевелились длинные пальцы, в которых, казалось, не было ни единой кости…
— А тебе, что за беда? — Мирослав встать не пытался. Понимал, снова уронят. Да и могут рубануть.