- Просился. - Пивоваров помрачнел. - По команде, говорит, обращайтесь.
- Правильно. В следующий раз не лезь через голову командира. Ладно, возьму, Федя, и тебя с собой.
Желающих пойти в десант записалось много, добровольцев Гранин отбирал, отдавая предпочтение таким, как Богданыч, уже испытанным в бою; сам он, перейдя под вечер в Рыбачью слободку, сформировал группы захвата Хорсена и соседнего с ним Кугхольма. Из слободки группы скрытно переправлялись на исходную позицию для броска. Ночь, как назло, была тихая, с высадкой надо справиться до того, как луна осветит подходы к островам.
Дальнобойные по сигналу открыли огонь. Загудели басы гидросамолетов, посланных бомбить острова. Ночь стала такой грохочущей, что сопение "Кормильца", спешащего в пролив между Хорсеном и Кугхольмом, тонуло, как комариный писк в буре, и только десантникам казалось, что машина буксира слишком громко стучит. Их успокаивал Богданыч, самый бывалый в группе захвата Кугхольма, он твердил, что "Кормилец" - гроза Балтики и никогда десантников не подведет.
Бой за Кугхольм был недолог, враг не ждал десанта, высаженного на камни еще на подходах; когда "Кормилец" причалил к пристани, бой затихал уже на противоположной стороне.
А на Хорсене бой только разгорался. Две волны десантников шли с флангов, третью Гранин сам вел к пристани на "охотнике". С Хор-сена катер заметили, над ним повисла яркая ракета. С высот при свете ракет расстреливали катер. Гранин перемахнул за борт, зная, что катеру надо поскорее отойти. Вода захлестнула его с головой. Кто-то свалился ему на плечи, он устоял и бросился к берегу. Люди, мокрые, выбирались на Хорсен и залегали у пристани. Сверху, с холмов, били автоматчики, не давая поднять головы. Гранин вскочил и увлек всех возгласом: "За мной, орлы!"
Всю ночь в густом хорсенском лесу шел бой, жестокий и, казалось, беспорядочный. Он кончился, как его задумал командир. Разрезав остров пополам, Гранин сломил сопротивление врага.
По крутой тропе Гранин поднялся в центр Хорсена, где Пивоваров под десятиметровой скалой облюбовал пещеру для КП.
- Вот нора. Прямо кротовая. - Гранину определенно нравилось будущее жилище. - Здесь и будем жить. Какой сегодня на белом свете день? Июль. Девятое. Среда. Так и запомним, Федор. Девятое июля - день нашего новоселья в Кротовой норе. Связь уже есть? Молодцы. Давайте флагмана. Здравия желаю, товарищ ноль один! Докладываю: мое место - "Гром"!
- Закрепляйтесь на "Громе" и развивайте успех! - приказал Кабанов. Сегодня же пришлю вам поддержку.
Рыбачья слободка стала базой снабжения отряда. Еще накануне пристань выглядела тихим уголком. А сейчас на нее и на пролив между нею и Хорсеном с яростью набросилась артиллерия врага.
На рассвете "Кормилец" доставил сюда раненых и десятка три пленных. На дымном, пылающем берегу раненых ждала госпитальная машина. Команда так и не успела после ночных десантов отдохнуть. Алеша помогал переносить раненых. Он заглянул в кузов машины, в кабину - кого искал, не было. За последние дни много слышал о гангутских девушках - санитарках, донорах, сестрах. Спросить шофера, служит ли в госпитале Катя Белоус, он постеснялся.
Быстро рассвело. Погода стояла знойная. Утро было самым свежим временем суток, а теперь и утро на берегу стало нестерпимо душным. Солнце, всплывая над пристанью, мешало врагу бить прицельно, он бросал снаряд за снарядом в пожарище, разметывая головешки и желтый дым. Удушье гнало людей в лес или к воде.
Алеше хотелось скорее уйти в море. Ночью Шустров не доверял ему штурвал. Сейчас Алеша дремал в рубке; как только погрузили продукты, мины и патроны, он взялся за штурвал. Повеяло прохладой, сонливость как рукой сняло. Рубку, полуразбитую пулеметом, продувал влажный сквознячок. Алеша сбросил тужурку и остался в одной тельняшке. Опять засвистало в небе. Грудь, руки, лицо обдавали волны, поднятые снарядами. Алеша чувствовал, что руки его дрожат, сердце колотится: боялся, что Шустров заберет руль. Но Шустров стоял рядом, командовал то "лево", то "право руля", готовый помочь Алеше.
До самого Хорсена снаряды преследовали буксир, пока он не скрылся за нависшей над пристанью скалой.
- Разгрузимся и дотемна отдохнем, - сказал Шустров.
Команда понесла грузы на берег, а по крутой тропе спешил к пристани Гранин. Он поманил туда Шустрова.
Алеша видел, как Гранин положил Шустрову руку на плечо и отвел в сторону, но он не мог слышать их разговора.
- Ну, старый боевой конь, спасай положение, - вполголоса сказал Гранин. Нас тут мало, а до подхода сил остров надо удержать. Черт их знает, может, вздумают вернуть остров. Надо создать впечатление, будто мы перебрасываем сюда войска. По тебе начнут бить. Плюнь. Вертись, не давайся, но назад не заворачивай, пока не дам тебе знать...
- Может, груз попутно перебрасывать?
- Не надо. Важнее запутать противника.
Шустров пожал Гранину руку, вернулся на буксир и сказал:
- Пройди, Алеша, по судну и объясни каждому, чтобы держали наготове пробки, пластырь, помпы. Лататься будем на ходу.
Враги открыли по буксиру огонь не сразу, не ждали его появления на фарватере днем. Зато, когда начали стрелять, не стало житья. Буксир швыряло, крутило, он взлетал с волны на волну. Машинисты задыхались под палубой. Взмок у штурвала Алеша, крутил, вертел, с надеждой смотрел на уже близкий -- теперь желанный - берег. Вот видна и надпись на дежурной машине: "Эвакоотряд". Боцман приготовил швартовы. Алеша примерился, как ловчее, впритирку, подвести к пристани судно.
Но Шустров отстранил его, сам повернул судно назад, на опасный фарватер, под снаряды, от которых Алеша ускользнул.
Снаряды ложились все ближе. Матросы едва успевали латать раны, наносимые судну осколками. Кораблик, казалось, стонал от боли, Алеша боялся - вот-вот все рассыплется на куски. Но "Кормилец" скрипел, пыхтел, сновал туда-сюда и не рассыпался. А Гранин под шумок решил захватить соседний Старкерн. Сержант с перебинтованной головой и его семеро солдат с ночи ожидали сигнала на развалинах у переправы, откуда их вывел Алеша, и теперь завязали бой на Старкерне.