— Служить ему…
— Кому?! — перебила его Тора громче и тяжело выдохнула через нос. — Кому я должна служить?! Ответь мне!
— Самсавеилу, — спокойно отозвался верховный шисаи, будто объяснял простую истину ребенку.
— Кому?! Тому, кто бросил нас? — прошипела она и, подобрав бо поближе, оперлась на него всем весом. — Мы… Вы — ты и Химари — выполнили свою задачу, исполнили этот ваш священный долг — вернули ту самую Еву Самсавеилу. А что дальше? — фыркнула она. — Что?
— Тора, — звонкий голос резанул по ушам, и девушка тут же их прижала. С порожек храма уже спрыгнула мать, такая же шисаи, львица, и широкими шагами подошла к говорившим. — Прекрати немедленно. Это священный ритуал, дай верховному шисаи закончить.
— Вы вообще меня не понимаете? Ритуалы то, священный долг се, служи Самсавеилу, повинуйся, — передразнила она, зло шипя сквозь зубы. — Раз вы такие умные, раз вы самые лучшие шисаи, самые талантливые воины этой империи, самые опасные преступники в годы немилости, и прочее бла-бла в вашу честь. Раз вы такие замечательные, может, вы ответите мне, наконец, что дальше? Мы не нужны больше Самсавеилу, он получил свою Еву и исчез к кумо Самсавеиловым кумо знает куда!
— Тора! — на два голоса.
— Уже сто восемь лет и три жизни как Тора! — взревела она. — Я жду ответы! Он получил, что хотел, и бросил нас в этом лепрозории одних. Мы ему больше не нужны. Может, и жизней у кошек теперь всего одна, а не девять, ведь в них нет никакого смысла. В нас больше нет никакого смысла! Нет смысла быть шисаи!
— Дочь, — Химари осторожно, примиряюще разводя руками, подошла почти вплотную. — Послушай.
— Я не желаю вас слушать, не желаю! Я устала вас слушать, слышишь? — Тора отступила на шаг, лапы загудели. — Я устала слушать ваши лекции, я устала от ваших тренировок. Зачем оно все? Зачем вы это делаете?
— Тора, мы — я, твой отец и твои братья — последние шисаи, и мы должны воспитать новых шисаи, мы должны помочь Люцифере. Это ты понимаешь? — Химари отступила к отцу и за спиной крепко сжала его ладонь, ища поддержки.
— Да вы с ума сошли, — она вытерла с губ сочившуюся кровь. Слишком резко. Только схватившиеся раны треснули по спекшимся коркам. — Кем я должна стать, чтобы вы меня услышали? Кем?! Вот я шисаи, вот я стою перед вами, и что? Вы даже не пытаетесь понять меня, даже не стараетесь понять то, что я вам говорю, что уже много лет талдычу как говорящий ворон! Что я должна сделать, чтобы заслужить ваше понимание? Как я могу снять эти кумовы шоры с ваших глаз? Лепрозорий умирает, вы разве не видите?! Без Самсавеила, без его силы мы просто сдохнем здесь. Все его подземные священные реки скоро обмелеют, а вместе с ними нас уничтожит лепра. Мы уничтожим сами себя, понимаете вы это или нет?
— Мы шисаи, Тора, — отец приобнял мать за плечи. — И наш долг служить…
— Вы меня совсем не понимаете, — она увереннее оперлась о бо, выпрямилась. Перевела взгляд с отца на мать. Старые глупые кошки. — Я говорю вам — улетел Самсавеил. Мы… вы больше не нужны лепрозорию. Понимаете? Вы учите ритуалы, но без его силы, без его рек они не будут работать. Понимаете? Вы служите в храмах богу, который нас бросил, которого с нами нет. И на самом деле никогда не было, он использовал нас ради своей Евы, не надо было строить иллюзий о том, что он нас любит. Понимаете?! Никого он не любит. А вы тут копошитесь, тренировками себя мучаете, будто вам еще выпадет шанс послужить ему.
— Тора, ты хотя бы дослушай.
— Что дослушать? Что?! Нотации ваши? Мудрые советы? Да ни кумо они не мудрые! Вся империя по швам трещит. С лепрой стало хуже — люди мучаются, вы ночью мимо госпиталя Осьминогов походите, послушайте, как они орут. Или вы слишком праведные для этих криков? Дети стали слабее, они все чаще умирают в Имагинем Деи, а тех, кто послабее, кого и на призыве не берут, умирают от болезней. Самсавеил нас хоть немного поддерживал ради своей выгоды, но без него мы ни на что не способны. А вы даже не пытаетесь это решить. Вы только, — запнулась она, — вы только деретесь и архивы перебираете, медитируете и на закаты любуетесь. Ненавижу вас.
— Ненавидишь? — родители переглянулись.
— Ненавижу. И ухожу, — она развернулась вокруг посоха и захромала в сторону тренировочных ванн. Смыть с себя всю кровь и перевязать раны. Судя по тому, что болело все, работы предстояло много. И это отец ее щадил. Кумо, что он сделает, если рассвирепеет? Надо побыстрее уносить лапы.
— И что ты будешь делать, пятая шисаи? — донеслось вслед.
— Бороться с тем, что губит этот мир. Ведь у вас на это не хватает смелости!
#4. Диадема из детских душ
В предрассветной мгле море казалось спящим диким зверем. Его шкура вздымалась от каждого вдоха. Тихий рык доносился с ощерившихся скал. Умиротворяюще.
Тора сидела на краю древней каменной ступени и болтала лапами в воде. Соль обжигала кожу, растравливала раны, но почему-то этот акт мазохизма казался необходимым. Это было как будто лучше, чем погрузиться в священные воды Самсавеила с головой и позволить им залечить тело. Это было как будто честнее.
Еще холодный весенний ветер швырнул ледяные капли в лицо, лигрица поежилась, укуталась в хаори и закрыла глаза. Немного покоя, под покалывающую боль в лапах и ноющие мышцы. Немного отдыха перед дорогой. К кумо море, она никогда его не любила — слишком много воспоминаний, слишком много трагедий и сгоревших лет. Что ценного было в этом море, в этом Осьминожьем краю? Все с самого начала шло наперекосяк. Когда начиналась война тридцать с лишним лет назад, она даже радовалась этому совсем незнакомому миру — безбрежные воды, совсем иное солнце, совсем иные жители. За это было стыдно, ведь Химари осталась одна воевать за свою правду, которая была не более, чем ложью. Стыдно, и в то же время никак. Им пришлось учиться самим — среди бесконечных архивов кошек, в опустевшем храме. Втроем.
И вроде бы все изменилось с тринадцать лет назад, когда Химари вернулась. Как Тора скучала! Как была счастлива первые несколько лет. Но пропасть все росла. Ни конца, ни края. И выхода из нее не было никакого. Понимания — никакого! Принятия — никакого!
Сердце хотело любви, и тоже проиграло все, что можно было. Его растоптали, просто в клочки изодрали, оставив ни с чем. Даже больше, чем «ни с чем»! Оставили с пустотой, незаживающей раной.
Казалось, что стоит только преодолеть жалкую помеху, перепрыгнуть, забраться повыше, стать шисаи — и все снова наладится. И будет хорошо, просто хорошо, как было дома, в старом саду до войны.
Бо холодом обжигал щеку, но Тора все равно упрямо обнимала посох, повиснув на нем. Водила пальцами с вырванными ногтями по бороздам камней, лиловым письменам и едва справлялась с желанием рассмеяться. Смех неизбежно бы превратился в слезы. Шисаи! Пятая шисаи. Вот только ни кумо же не изменилось. Ни кумо! Она думала, если станет равной Химари и Хайме, они выслушают ее, поймут, пойдут за ней. А оно ничего не значило на самом деле. И ничего не изменилось.
Она провела через бо накопленную силу Самсавеила — все камни вспыхнули лиловым, загорелись письмена. Провернула кольца под рукоятью, но механизм не щелкнул, и руку ободрало до крови. Бо не открывался, сколько она ни пыталась. И хозяйку в ней не признавал. Кумо! Бесполезная палка, принадлежавшая покойной бабке.
И зачем только ей всю жизнь говорили, что она будет потрясающе талантлива?! Такая кровь, такие предки, такой потенциал! Ясинэ, мать Хайме, едва ли не обросла легендами по самые небеса, и если верить отцу, половина приукрашена донельзя. Но чего не отнять — она была лучшей. Лучший контроль силы Самсавеила. Тора цыкнула — ей, видимо, не достался, весь ушел к братьям, особенно старшему, Райге. Способность к практически мгновенному переходу от человеческого тела к звериному — не досталась никому, кроме Хайме. Талант в управлении священными водами — достался Тайгону. Ум и феноменальную память опять же разделили братья и почти поровну. А вот упрямство, дурной характер и непредсказуемые вспышки гнева — тут без споров, все дорогой внучке, до капли.