В дальних уголках тоннелей еще оставались трупы: одни лежали в лужах крови, стекавшей из люков сверху, а другие валялись за наспех сооруженными на перекрестках подземных улиц баррикадами. Под каменными сводами пахло, как в лавке мясника.
– Секуритатя, – сказал Фортуна и плюнул на тело в коричневой рубашке, лежавшее лицом вниз в подернутой ледком луже. – Они разбегаться здесь, как крысы, и мы кончать их, как крыс. Понимаете?
Отец О'Рурк присел на корточки рядом с одним из трупов, склонив голову. Он довольно долго оставался в таком положении, а потом перекрестился и поднялся. Я вспомнил, как кто-то говорил, что этот бородатый священник был во Вьетнаме.
– Но Чаушеску не стал скрываться в этом…, укреплении? – спросил доктор Эймсли.
– Нет, – улыбнулся Фортуна. Доктор огляделся.
– Но ради Бога, скажите почему? Если бы он отсюда руководил вооруженным сопротивлением, то смог бы продержаться несколько месяцев.
Фортуна пожал плечами.
– Я не знать… Это чудовище, он сбежал на вертолете. Он лететь…, так? Летел, да…, он летел в Тырговиште, семьдесят километров отсюда, понимаете? Там другие люди его видеть и его суку жену и сажать в машина. Они ловить.
Доктор Эймсли поднес фонарь ко входу в другой тоннель, откуда веяло страшным зловонием, и тут же отдернул руку.
– Но я не понимаю, почему…
Фортуна подошел поближе, и резкий свет выхватил из темноты застарелый шрам на его шее, который я заметил только теперь.
– Они говорить, его…, советник… Темный Советник…, сказал ему не ходить сюда. – Он усмехнулся.
Отец О'Рурк посмотрел на румына.
– Темный Советник. Звучит так, будто консультантом у него был сам дьявол. Раду Фортуна кивнул.
– А что, дьявол сбежал? – хмыкнул доктор Эймсли. – Или он среди тех бедолаг, что мы там видели?
Наш провожатый не ответил и вошел в один из четырех тоннелей, расходящихся от этого места. Каменная лестница уходила вверх.
– К Национальному театру, – негромко сказал он, показав рукой. – Он поврежден, но не разрушен. Ваш отель рядом.
Священник, доктор и я начали взбираться по лестнице при свете фонарей, отбрасывавших наши тени на пятнадцать футов вверх по закругленным каменным стенам. Отец О'Рурк остановился и посмотрел вниз, на Фортуну.
– А вы не идете?
Маленький проводник улыбнулся и покачал головой.
– Завтра мы везти вас туда, где все это началось. Завтра мы ехать в Трансильванию.
– Трансильвания, – повторил доктор Эймсли. – Тени Белы Лугошиnote 1.
Он повернулся, чтобы сказать что-то Фортуне, но маленький человечек уже исчез. Ни звуки шагов, ни отсвет фонаря не указывали, по какому из тоннелей он ушел.
Глава 3
Полет в Тимишоару, город примерно с трехсоттысячным населением в Западной Трансильвании, на стареньком, восстановленном турбовинтовом «Туполеве», теперь принадлежащем государственной авиакомпании «Таром», доставил нам немало неприятных минут. Власти не позволили передвигаться по стране на моем «Лире». Нам повезло, вылет задержался всего на полтора часа. Большую часть пути мы летели в облаках, а салон самолета не освещался, но это не имело значения, потому что стюардесс не было и никто не надоедал нам предложениями еды или легкой закуски. Доктор Пэксли почти все время ворчал или стенал, но рев двигателей и скрип металла, когда самолет, раскачиваясь и подскакивая, преодолевал восходящие воздушные потоки и грозовые тучи, почти полностью заглушали его жалобы.
Сразу после взлета, за несколько секунд до входа в облака, Фортуна перегнулся через проход и показал в иллюминатор на покрытый снегом остров посреди какого-то озера милях в двадцати к северу от Бухареста.
– Снагов, – сказал он, наблюдая за выражением моего лица.
Глянув вниз, я успел заметить темную церковь, перед тем как облака закрыли вид, и перевел взгляд на Фортуну.
– И что?
– Здесь похоронен Влад Цепеш, – пояснил Фортуна, все еще наблюдая за мной. Он именно так и произнес:
«Цепеш».
Я кивнул. Фортуна, несмотря на тусклый свет, погрузился в чтение одного из номеров взятого у нас журнала «Тайм», хотя для меня так и осталось загадкой, как можно читать или просто на чем-то сосредоточиться при такой болтанке. Через минуту сзади ко мне наклонился Карл Берри и шепотом спросил:
– А кто это такой, Влад Цепеш? Кто-нибудь из погибших в боях?
В салоне было так темно, что я едва различал лицо Берри в нескольких дюймах от себя.
– Дракула, – ответил я представителю АТТ. Берри разочарованно выдохнул, и откинувшись на спинку кресла пристегнулся ремнем, так как болтанка стала нестерпимой.
– Влад Прокалыватель, – прошептал я, ни к кому не обращаясь.
Электричества не было, так что помещение морга охлаждалось самым простым и практичным способом: были открыты все высокие окна с грязными стеклами. Но среди темно-зеленых стен и в условиях сплошной низкой облачности этого все равно было недостаточно. Однако этого вполне хватало, чтобы разглядеть трупы, наваленные на столы и занимавшие чуть ли не каждый дюйм кафельного пола. Нам пришлось идти кружным путем, осторожно ступая среди босых ног, белых лиц и вздувшихся животов, чтобы добраться до Фортуны и румынского врача, стоявших в центре помещения. В длинном зале находилось не менее трехсот-четырехсот тел…
– Почему эти люди не похоронены? – требовательно спросил отец О'Рурк, прикрывая лицо шарфом. В его голосе звучали гневные нотки. – Ведь после бойни прошла уже по крайней мере неделя, верно?
Фортуна перевел его слова тимишоарскому врачу, который пожал плечами. Фортуна сделал тот же неопределенный жест.
– Одиннадцать дней как Секуритатя это делать, – ответил он. – Похороны скоро. Э-э…, как вы говорить…, власти здесь хотеть показать западным журналистам и таким очень важным людям, как вы. Смотрите, смотрите. – Он раскинул руки почти гордым жестом шеф-повара, демонстрирующего накрытые для банкета столы.
Перед нами лежал труп пожилого человека. Кисти рук и ступни у него были ампутированы чем-то не слишком острым. В нижней части живота и на гениталиях виднелись ожоги, а на груди – открытые раны, напомнившие мне фотографии марсианских рек и вершин, сделанные «Викингом» Румынский доктор заговорил, Фортуна перевел:
– Он говорить, Секуритатя играть с кислотой. Понимаете? А вот…
На полу лежала молодая женщина, полностью одетая, если не считать того, что платье на ней было разодрано от груди до промежности. То, что я поначалу принял за еще один слой разрезанных красных тряпок, оказалось окаймленными запекшейся кровью стенками распоротого живота и чрева. На коленях у нее, как отброшенная кукла, лежал семимесячный плод, который мог бы стать мальчиком.
– Сюда, – скомандовал Фортуна, и пробравшись через изуродованные тела, показал рукой.
Мальчику было скорее всего лет десять. За неделю с лишним пребывания в промороженном помещении его тело раздулось и приобрело окраску крапчатого, с мраморными разводами пергамента; на запястьях и щиколотках еще была видна колючая проволока. Руки у него были с такой силой скручены за спиной, что плечи полностью вышли из суставов. Веки мальчика облепили мухи, и из-за отложенных ими яиц казалось, будто на глазах у ребенка бельма.