– Говорю же, бред, – повторил Желябов:
– У нас теперь своих забот хватает! – живо поддержала его Перовская. – Надо новые квартиры подыскивать для динамитной мастерской и типографии. Надо паспорта менять. И всё – из-за предательства Гольденберга!
– А может, – задумчиво сказал Тихомиров, – лучше помочь бежать Гольденбергу? Пока он ещё не всех продал…
Желябов хмуро улыбнулся:
– Ну да. Вызволить его из камеры, а потом вывезти за город, к Финским скалам, – да и пристрелить!
Михайлов вздрогнул:
– Андрей! Ты шутишь?
– Отчасти… – туманно ответил Желябов и допил свой чай.
– Постойте! – вмешался Морозов. – У меня другое предложение. Гриша уже, видимо, выдал всех, кого мог. Сейчас вспоминает, кого он ещё не выдал. А вот Мирский… Мирский-то пока ещё молчит?
– Судя по сообщению Клеточникова, – молчит, – подтвердил Михайлов.
– Вот! – обрадовался Морозов. – Значит, ему и надо бежать!
Желябов удивлённо посмотрел на него.
– Тэ-эк-с… – сказал он. – Значит, давайте теперь спасать Мирского… Или, может, всё же на Нечаеве остановимся? А про главное дело забудем?
Морозов смутился:
– Ну, отчего же забудем… Главное дело – террористическая борьба.
– По методике Вильгельма Телля? – ядовито спросил Тихомиров. – Или Шарлотты Корде?..
Михайлов постучал ложечкой о стакан.
– Ну, будет вам. Главное наше дело – все знают об этом – казнь тирана.
– Во-от, – наставительно протянул Желябов. – А перед этим надо позаботиться о собственной безопасности, о наращивании производства динамита, о новых адресах и явках. А сколько у нас сейчас в Питере людей? Раз-два, и обчёлся! Чтобы Мирского из ДПЗ вытащить, человек пять потребуется. Минимум! И не на день-два – на несколько недель! Составить подробный план тюрьмы, установить, как сменяются караулы, кого из жандармов можно подкупить. Подготовить новую квартиру, а то и переправку Мирского за границу… Хлопотное это дело – побег из главной питерской тюрьмы! Её ведь не дураки строили пять лет назад, – Желябов повернулся к Морозову. – Вы, господин партизанский методист, в этой тюрьме тоже посидели. И как, по-вашему, можно устроить оттуда побег?
– Ну… – Морозов помолчал. – Мирского ведь не вечно будут в ДПЗ держать. Начнут возить на допросы и очные ставки, затем, скорее всего, переведут в Петропавловку, или в Литовский замок… Значит, можно попытаться перехватить его в карете…
– Нет! – пристукнул кулаком по столу Желябов так, что стаканы зазвенели в подстаканниках. – Нам сейчас не предателей спасать надо! И не сумасшедших, вроде Нечаева! Надо сначала главное ДЕЛО сделать!
– Я согласна с Андреем! – сказала Перовская.
– Я тоже, – тут же отозвался Тихомиров.
Михайлов оглядел присутствующих, помедлил секунду и заявил:
– И я.
Желябов снова развернулся к Морозову:
– Вы остаётесь в меньшинстве. Впрочем, – усмехнулся он, – кажется, это уже стало традицией…
Морозов пожал плечами, буркнул:
– Если все против моего предложения… Я же понимаю. Я поддерживаю общее решение.
Байков дождался, когда приведут Кадило, вручил ему официальную бумагу с печатью.
– Это тебе отмазка, – сказал Байков, усмехаясь. – Для твоего страшного пристава Надеждина… А теперь – пойдём. Так и быть, как важного гостя, до дверей провожу.
Они вместе вышли из здания.
Кадило тут же начал блаженно жмуриться под яркими солнечными лучами.
– Что, брат, несладко в камере? – спросил Байков, краем глаза оглядывая набережную.
– Ничего, жить и тут можно, – ответил Кадило. – Только вот холодновато… И клопы кусают.
Байков оглядел его измятую форму.
– Так ты и спал в одежде?
– Ну-да…
– То-то, я чувствую, от тебя, братец, лошадиным потом разит… Ну, ступай. – Байков погрозил пальцем. – Да смотри, в другой раз не попадайся…
Кадило вздохнул.
– Служба есть служба, – ответил он.
Байков пожал плечами и вернулся в здание. А Кадило перешёл мостовую, увернувшись от лихача, и вдоль парапета бодро зашагал к ближайшему мосту.
На предмостной площади стояли пролётки. Из одной из них выглянуло бледное женское лицо.
Кадило остановился.
– Ба! – воскликнул он, бросаясь к пролётке. – Мадли! Ты как здесь оказалась?
– Тебя ждала, – ответила Мадли и как-то испуганно покосилась по сторонам. – Сказали, что выпустят сегодня. Вот и ждала!
– Ну, это зря… И без пролётки бы обошлись, чего зря деньги переводить?
– Пролётка… – Мадли как-то странно поводила глазами по сторонам. – Это так, только сейчас взяла… А то с утра на ногах: против дверей так и стояла…
Кадило покосился на извозчика. Извозчик – молодой, с застывшим, как маска, лицом, почти горбатый, – молчал.
Мадли пересела вглубь пролётки. Кадило, крякнув, влез, уселся и захлопнул дверцу.
Извозчик тотчас же подхлестнул вожжами лошадь. Пролётка вывернула на мост. И полетела, прибавляя ход.
– Мадличка! – Кадило снял помятую фуражку, потянулся к Мадли. – Обнял бы тебя, да вот незадача: в камере вошиков нахватался…
– Ничего, – сказала Мадли. – Дома баньку истоплю, одёжу пропарю…
И почему-то замолчала.
Кадило бросил фуражку на сиденье, обхватил Мадли за талию. Притянул к себе. Голова у него побежала: талия была полной, нежной, мягкой, и от Мадли пахло так одуряюще…
Но Мадли почему-то никак не отозвалась на ласку: сидела, словно одеревенев.
– Ты чего? – спросил Кадило.
Мадли вдруг часто-часто задышала.
– Так… – прошептала она.
Тут Кадило почуял что-то неладное. Обернулся к окну: пролётка неслась по незнакомому кривому переулку.
– Это мы куда? – спросил он удивлённо.
Мадли не ответила.
Переулок оборвался на берегу какой-то заросшей ивами речушки. За речушкой расстилался пустырь, заваленный кучами хлама, а ещё дальше дымили трубы мануфактуры.
– Это где мы? – ещё больше удивился Кадило.
Дверца распахнулась. Появилось белое лицо извозчика.
– Иде – неважно, – странным, без выражения, голосом проговорил он. Ткнул в Мадли пальцем. – Ты вылазь. И иды.
Мадли встрепенулась.
– Куда ж я пойду? Я и не знаю, куда идти!
– Туда, – мотнул головой извозчик в сторону переулка. – Там спросишь. Иды!
– Никуда она без меня не пойдёт! – сказал Кадило и вдруг замолчал, увидев лезвие ножа, приставленного к его боку.
– Нож бачишь? – спросил извозчик. – Мовчи. А то обоих живота решу.
– Да как ты!.. – возмутился Кадило и замер: извозчик быстро чиркнул лезвием по его груди. Чёрная форма вдруг разошлась, словно огромный рот, приоткрыв грязное серое исподнее.
Кадило так удивился, что безропотно позволил Мадли выйти. Мадли, не оборачиваясь, быстрым шагом устремилась к переулку.
– Выходь, – скомандовал извозчик. – Сидай вот под ракиту. Погуторить надоть.
Кадило выбрался из пролётки, сел прямо на траву. Извозчик спрятал нож за голенище сапога и присел напротив, на корточках, прижав руки к коленям. Похоже, такая поза была ему привычной.
Помолчав несколько секунд, мнимый извозчик вскинул голову. В мутных глазах внезапно появилось что-то пугающее. Запинаясь, как бы подбирая слова, он сказал:
– Ну, сказывай…
– Что сказывать-то? – не понял Кадило.
Извозчик пытливо глядел ему в глаза.
– Сказывай, хто моих братьев насмерть убыв.
– Убей Бог, не знаю… – вымолвил Кадило. Он чувствовал, как по щекам, по груди, по спине потекли струйки пота. – Я и братьев твоих не знаю.
Извозчик опустил голову, поковырял пальцем землю.
– Илюшку да Петрушку насмерть убыли, – тихо сказал он. – А ты, вон, у жандармов сидел, с главным их гуторил… Неуж, про Убывцев не слыхал? Ни, не верю.