Он в ту ночь лег часа в два, собираясь поехать назавтра отдохнуть на Ближнюю, так любимую им дачу. Только заснул, согревшись и успокоившись, как зазвонил телефон правительственной связи. Открыв глаза, Сталин чертыхнулся про себя: "Кому там не терпится?" - но сердце заколотилось вдруг неожиданно бешено... "Неужели?" - произнес он вполслуха, - "Не может быть!".
Звонил Жуков: - Товарищ Сталин! Началась война. Немцы бомбят Киев. Танки и войска перешли границу в четыре часа утра. Вы слышите меня, товарищ Сталин? Вы слышите меня? Война началась!
Сталин судорожно сглотнул, рванул ворот ночной рубашки, задышал тяжело и часто, прокашлялся: - Да! Слышу... Держать меня в курсе... Докладывать каждый час, и бросил трубку.
"Что? Как? Почему?.. но поздно. Все пропало. Перевооружение не закончено. Изменники из командирской головки деморализовали Советскую Армию. Куда сейчас? Может застрелиться? А может за Урал, туда в просторы Сибири? Нет поздно. Опозорят. Скажут трус..."!
В бреду он, как тогда, в первые дни войны, почувствовал тоску и безысходность
"Но что я мог сделать? Я не мог помешать. Я хотел его обмануть, но он, этот истерик. Перехитрил меня. Нет, я не хочу, не могу умереть, пока не попробую дать бой... Лишь бы поверили, лишь бы позволили мне руководить битвой..."
Сознание возвращалось медленно. Вначале проявился в мутно-белесой пелене уходящего бреда потолок, потом вверх стен и полукружия свода потолка в стены, картина из "Огонька", на которой было изображена девочка, кормящая из бутылки ягненка. Потом бледное лицо в белой докторской шапочке... Дошли до слуха слова: "Он пришел в сознание". И голова доктора медленно уплыла за пределы зрения и на ее место протиснулось лицо Лаврентия, его дрожащий подбородок, капля не то слез, не то пота на щеке.
- Иосиф! - прошептали его губы, - Что с тобой?
Сталин хотел сказать, что он умирает, что хочет всем им открыть одну истину, ту самую страшную тайну, которая подспудно томила его все последние годы, но звука не было и только губы едва заметно шевельнулись, дрогнули, язык уже не повиновался ему. Завеса молчания отодвинула умирающего от всего остального мира, который он еще видел, но общаться с которым уже не было сил.
Вождь силился что-то сказать, объяснить всем, кто там был, в этой жизни, тем, кто остался и уходил от него навсегда, и страшная тоска расставания, покинутости охватила Иосифа Сталина, и боль разлуки со всеми, что еще вчера было его жизнью, тоска и тяжесть смерти, которая открылась ему в этот последний миг, сдавила его сердце болью и холодом, заставила закрыть глаза и престать бороться - слеза выкатилась из-под морщинистых век...
Замутненное сознание повторяло, как удаляющееся слабеющее эхо: "Я умираю. Зачем это все было... Я умираю..."
Но вот, наконец, сознание ушло и в голове возникло ощущение движения, шум стремительного полета укрыл все прочие звуки и пред внутренним взором умирающего Старика сверкнуло красочно-блестящее видение...
На краю тверди земной громадный седой человек в ярких, расшитых золотом и серебром одеждах, опершись на посох, протягивал ему Иосифу Джугашвили-Сталину правую сильную руку, как бы приглашая сиял в окружающий его тьме добрыми глазами говорил: "Приди раб божий Иосиф под Наше благословение и обрети искупление и покаяние за все, что было тобой сотворено доброго и злого... И будет твоя жизнь в назидание...
И вновь, как тогда в юности, он познал просветление и раскрылась для него тайна бытия, которая посещает всех смертных на смертном одре. Но, поздно...
Сознание вернулось еще раз. На него смотрят Хрущев и Булганин. А Берия даже плачет и целует его бесчувственную руку... "Не это... Не так..., - хотелось крикнуть Иосифу, - Не надо преданности, не надо слез... Все гораздо проще... и значительно сложнее..."
Умирая, душа Вождя переродилась, обновилась. Суета, тщеславие, гордость за себя и свои дела ушли исчезли, будто их и не было никогда и только страх, страх нераскаявшегося грешника, страх уйти из жизни без покаяния заполняли душу тоской и глубочайшей печалью.
Сталин силился что-то объяснить, делал непонятные жесты, пальцы правой руки шевелились, на лице появилась жалкая, грустная улыбка. Все присутствующие смотрели на него и гадали полушепотом, что он им хотел сказать, показать.
Силы уходили, а ему тяжело было уносить в могилу последнее откровение, тайну, которую он осознал перед смертью: что не надо было делать революцию, что не надо было ему уходить из семинарии, что люди должны жить в страдании и через это осуществлять себя, что не должны люди брать на себя грехи всего человечества, что он раскаивается, и что не должен человек спасать души других, ибо это есть страшный грех гордыни и только Бог вправе заботиться обо всех, а наша задача - спасти свою душу и в этом явить пример всем заблудшим...
И показалось ему, что в дальней части его сознания зашевелилось то страшное существо, которое называют дьяволом, и которое толкало его на все убийства, на борьбу с врагами, которые еще недавно были друзьями...
И стало существо, наползая, наполняя его тело руками-щупальцами давить, душить чуть теплящуюся в нем жизнь, и боль удушья, отчаянного напряжения перетекало в поднимающееся внутреннее давление. Словно темная тень прошла по лицу Сталина и все увидели, как оно худое, аскетичное, вспучилось, кровь прилила к коже близко и показалось даже, что вот сейчас она выйдет из пределов тела, просочится сквозь поры..
Хрущев отвернулся в страхе, Маленков закрыл лицо толстыми ладонями с жирными короткими пальцами...
И только Берия, как загипнотизированный, впился взглядом в лицо Хозяина, тяжело дышал и когда последняя волна судорог прошла по телу умершего, даже вскрикнул тонким бабьим голосом и тяжело, почти падая, откинулся на спиной на жалобно скрипнувший под его тяжестью стул...
Вождь умер!!!
Сталин и "культ личности".
Эпиграф: "Когда Сталин говорил в 1931 году: "Если мы не будем производить 10 миллионов тонн стали в год, то меньше чем за 10 лет нас раздавят", он был прав. Десять лет, то есть, 1941 год. Если бы он тогда не совершил то невероятное усилие, которое, действительно, с человеческой точки зрения стоило очень дорого, мы бы сейчас жили еще в эпоху Освенцима".
Роже Гароди (Франция)
Покидая Крым 14 февраля 1945 года, Черчилль выступил перед микрофоном кинохроники: "Мы молимся, чтобы никогда русский народ больше не подвергался тяжелым испытаниям, из которых он вышел с такой славой".
Недавно, я задумался, над удивительным фактом. Многие и в России, и особенно за границей, постоянно повторяют глупую идеологическую фальшивку, о культе личности Сталина и о миллионах погибших в лагерях и тюрьмах. Почему никто не обвиняет Рузвельта в узурпации власти и в диктаторских замашках или в создании концентрационных лагерей для этнических японцев в Америке, или Черчилля, в том, что создали гетто-концлагерь на острове Мэн, для немцев в Англии.
Неизвестно, как повели бы себя правительства этих стран, вторгнись Гитлер на их территории. Тут без невинных жертв, тоже вряд ли обошлось.
Но ведь человек вообще смертен, и особенно много людей умирают насильственной смертью, в эпохи переломные, во времена революций и гражданских войн.
Это касается не только Советской России. Это происходило и в Америке в годы гражданской войны, в которой погибли больше миллиона американцев. Для середины девятнадцатого века - это громадные потери.
Или вот Англия, которая в первую мировую войну, потеряла около миллиона человек, и потому, в памяти народной, Первая мировая война, остаётся более известной и почитаемой, чем Вторая мировая.