Машенька оказалась совсем другая, Петя у нас интеллектуал, ему все интересно: разобрать, собрать, объяснить, – а Машенька эмоциональна, ласкова, любит все красивое, танцевать, наряжаться. Мы наряжались и танцевали все вместе, играли в ролевые игры: магазин, стройка, волшебный лес – ее любимое. Мы с детьми столько всего слепили из пластилина, глины, теста, склеили, сделали картин из крупы, листьев, фольги, макарон…
– Достаточно, – сказала я. – Если меня заинтересует продолжение этого списка и этой темы, я всегда могу заглянуть на любой «мамский» сайт.
– Да, конечно… Они оба такие талантливые, креативные, замечательные, я видела, что сама многому у них учусь, мне такое сочетание цветов, материалов, такой вопрос просто в голову не пришел бы… И вот… – мать замолчала и бессильно опустила руки на колени.
– И вот однажды все кончилось, – предположила я.
– Откуда вы знаете?! – вскинулась женщина.
– Ну, потому что всегда все когда-нибудь кончается, – я пожала плечами.
– В какой-то момент я вдруг с ужасом поняла, что те занятия с детьми, которые еще недавно приносили мне почти экстатическую радость, оставляют меня равнодушной или – кошмар-кошмар! – вообще в тягость. Муж сказал: давай их в сад отдадим. Но дети же не сумки, чтоб их в камеру хранения сдавать, потому что я, видите ли, уже в них наигралась… Я подумала, что, может быть, действительно просто устала, отдала их в развивающую группу по Монтессори, сама пошла на фитнес. Но оно не вернулось. А они же помнят, привыкли и не понимают, почему я теперь… Я начала испытывать перед ними вину: ведь я их родила, значит, я должна… Но я понимаю, что чисто на «должна» ничего особо хорошего не выйдет. А ведь Петя идет в школу, а там – уроки, задания. Он очень способный и потому не привык трудиться. Я ужасно боюсь, что я начну заставлять, орать, как другие мамаши. Скажите, как мне вернуть то чувство радости? Я все сделаю, что вы скажете!
– Никак. Материнский гормональный экстаз (кому достался; достается не всем, вам повезло) у высших приматов в лучшем случае длится около четырех лет. Потом – следующий этап жизни. В нем – свои радости и свои отношения с детенышами. А кто вы по профессии?
– Менеджер по персоналу. И я свою работу любила, увлекалась ей. Но когда дети родились, мне по-честному ничего другого не надо было. И… и мы не обезьяны! – в этом месте она гордо выпрямилась в кресле. – У нас есть ум (честь и совесть, подумала я), наши дети растут и обучаются долго, и мы можем, обязаны себя контролировать. И должны им дать… Наверняка есть методики…
– Может, и есть, просто я их не знаю, – примирительно сказала я.
Проблема, которую я описала выше, встречается достаточно часто, а обсуждать ее как будто стесняются. Но вопрос таких матерей, попавших в одну из «ловушек природы», представляется мне важным и, безусловно, достойным обсуждения: умилительная радость от детского щебетания, непрерывной лепки из теста и делания картин из макарон была, но закончилась. Что делать дальше?
Идти от детей. Дети ни в чем не виноваты. Нужно продолжать с ними заниматься, оказывать им то внимание, к которому они привыкли, по-прежнему уделять основное время и силы их развитию. В этом и есть обязанность матери, особенно той, которая подходит к своему материнству осознанно.
Идти от себя. Если закончился период экстатической радости, значит, сама жизнь подсказывает, что нужно делать что-то другое. Изменить ритм, распорядок жизни. Отдать ребенка в сад, выйти на работу, вернуться к каким-то прежним занятиям, контактам или приобрести новые.
Вероятно, истина, как всегда, лежит посередине.
Уйти нельзя остаться
Женщина истерила. Достаточно, впрочем, аккуратно, без перехлеста. Нос и глаза покраснели, слезы лились, пальцы хрустели, но макияж еще держался. Я пережидала ее истерику, как пережидают непогоду на улице, под козырьком присутственного здания.
Она чувствовала себя заложницей ситуации, мечтала вырваться на свободу. О том, что такое эта свобода и где она расположена, не имела ни малейшего представления.
Она ждала от меня решения; у меня решения, конечно же, не было.
– У меня больше нет сил! Так дольше не может продолжаться! – громко всхлипнула она и подняла на меня взгляд, ожидая положенного кивка (как все женщины, склонные к истерии, она любила и умела играть в команде).
– Да нет, что вы, – возразила я. – Вполне может. И даже, скорее всего, продолжится.
– Что вы такое говорите?!
– Ровно то, что думаю.
Обычное детство с обычными радостями и печалями. До школы и в первых классах любила рисовать цветы и принцесс. Отдали в художественную школу, оказалось академически-скучновато – не прижилась. Потом – никаких особых увлечений, если не считать постоянно меняющихся кумиров: музыкантов, певцов, актеров. Родители честно пытались «развивать» – водили в музеи, театры, на выставки. Она всему предпочитала болтовню с подружками и прогулки по магазинам. В подростковом возрасте иногда ни с того ни с сего начинала горько плакать. На вопрос: что случилось? почему ты плачешь? – отвечала зло: отстаньте, нипочему! В школе училась ровно – «три» – «четыре» по основным предметам, по дополнительным бывали и пятерки. Дисциплину соблюдала, строгих учителей боялась, родителей старалась не огорчать.