Сидели тесно, бедняжка Шкряба подвинулся, чтобы дать Геле место, и тут же сдавленно заскулил, задев Щура ушибленной рукой.
– Пустяки, ты на плечо мое обопрись, – сказала Геля. – Вот, у меня леденцы, хочешь?
Гадостным лакомством угостила не со зла, просто ничего другого не было. Но мальчик напихал конфет за щеку и зачавкал вроде бы даже с удовольствием.
Щур сидел, отвернувшись, спасибо и то не сказал. Подумаешь, очень надо, ха.
Геля тоже отвернулась – смотреть по сторонам куда интереснее.
Маросейка сплошь была забита магазинчиками, лавками и кофейнями. Вывесок разных – тьма. Тут тебе и «Элеонора» какая-то, и магазин хрустальной посуды Дютфуа, а в большом сером доме – книжная торговля И. Д. Сытина и К°. Геля усмехнулась, вспомнив вечную ругань на тему «Как реклама и вывески уродуют историческое лицо города».
Но главное-то чудо было впереди – за сквером с памятником героям Плевны возвышалась громадная белая стена.
Китайгородская! Ильинские ворота – настоящие, а не одно название, как в ее Москве, величественные, с шатровой башней. За ними виднелась большая церковь, тоже незнакомая, – надо будет обязательно сбегать, посмотреть.
Пока спускались по Лубянскому проезду, Геля изо всех сил старалась сидеть смирно, не подпрыгивать и не вертеться, чтобы не беспокоить Шкрябу, но волновалась ужасно. Только когда свернули к Солянке – выдохнула.
Вот он – home, sweet home[4]. На месте, миленький, хорошенький домик ее дорогой!
И все оглядывалась на знакомые стены, пока не свернули в Подколокольный.
Глава 10
Это уже Хитровка? Или еще не Хитровка?» – не могла понять Геля.
Подколокольный, если сравнивать с ее Москвой, выглядел так даже и получше – дома не стояли в зеленых сетчатых паранджах, а то, что немножко ободранные, – так кого этим удивишь?
На самой площади, правда, особенно около угловой двухэтажки, бомжей было как на Курском вокзале и пахло тоже не очень, но кто бы стал поднимать столько шума из-за поездки на Курский вокзал? Вот тебе и страшная Хитровка, нет, подумать только!
Лошадка остановилась у дома, похожего на кусок пожухшего, несвежего торта – узкий его конец выходил прямо на площадь.
Щур выкатился из коляски, протянул руку Шкрябе:
– Давайте его сюда, Аполлинария Васильевна, и ехайте себе.
– Даже не надейся, я с вами пойду, – твердо ответила Геля. Она была полна решимости вызнать, где живут мальчишки. Кроме того, следовало осмотреть Шкрябу, чтобы понять, насколько серьезно он пострадал. Ну ладно – настояла из чистого упрямства. А чего он раскомандовался, Щур этот?
Поддерживая мальчика с двух сторон, вошли в дом, с трудом поднялись по темной лестнице. Чтобы не упасть, Геле пришлось хвататься свободной рукой за волглую стену. Щур же ничего, шел уверенно. К счастью, никого не встретили – девочке подумалось, что и обитатели этого дома должны быть склизкими и страшными, как тараканы.
Свернули налево, обогнули какой-то выступ, и Щур с силой пнул отсыревшую дверь.
Оказались в большой комнате с закопченным потолком, похожей, скорее, на склад, чем на человеческое жилье. Большую часть помещения занимали какие-то, как показалось Геле, грубо сработанные стеллажи, занавешенные с одного бока пыльной рогожей. На стеллажах, насколько она могла разглядеть, лежало заскорузлыми кучами грязное тряпье. Окон в комнате не было, в свободном углу стоял голый сосновый стол, окруженный старыми стульями и криво сколоченными табуретами. На столе – бутылка с воткнутой в нее оплывшей свечкой – и больше никакого света, так что остальные углы терялись во мраке.
Усадили раненого на табурет. Геля, отдуваясь, стащила грязные перчатки – они ужасно запылились, кроме того, Шкряба хватался за них липкими от леденцов ручонками.
Огляделась и вздрогнула – из куч тряпья на широких полках полезли дети. Дети!
Все – мальчишки, и все маленькие, не старше девяти лет.
Сгрудились вокруг, один, тонкошеий, обритый наголо, развязно спросил:
– Энто что за кралю ты привел, Щур?
Щур молниеносно, как кошка лапой, съездил ему по затылку:
– Язык придержи. Аполлинария Васильевна – дочка доктора нашего.
– Рындина? С полицейской части? – спросил другой, крепкий и весь квадратненький, как сундучок.
– Его. Шкрябу лошадью зашибло на Покровке, да так, что идти не мог. А она, вишь, выручила. На коляске довезла.
Детишки, все как один, выжидательно уставились на Гелю, и девочка, слегка оторопевшая от всего увиденного, опомнилась. Так, что она собиралась делать? Ах, да. Докторская дочка. Должна осмотреть раненого.