Он долго пристраивал скрипку на плече, положил на гриф из черного дерева свои трясущиеся руки, которые в ту же секунду, как он коснулся его, перестали трястись, и провел смычком по струнам.
Мощный мажорный аккорд огласил подвал, словно все первые скрипки оркестра заиграли одновременно. Звук был такой мягкий и бархатистый, такой теплый и страстный, какого мне никогда не доводилось слышать ни у одного из знакомых скрипачей! Он затихал, серебристый и легкий, точно зимний ветер качнул тонкую паутину сосулек на стоящих рядом кустах.
— Что это? Как ты этого добился?
— Нравится тебе?
— Фантастика… но это не скрипка.
— Прав. Может, не совсем скрипка. Подожди, что сказал мастер Франта и Ванда. Пригласил их тут. Хочет видеть скрипку — стари мастер Хениг не прячет.
Минут через десять прибежали и они. Первым ворвался в подвал Франта, затем, по обыкновению хихикая, — Ванда.
— Эй, дед, — пророкотал Франта, — показывай! Хватит нас томить. Вот эта, что ли?
Старик протянул ему скрипку. Тот схватил ее и принялся переворачивать, разглядывая со всех сторон, поднося к глазам, обнюхивая, наконец передал Ванде.
— Что это, по-твоему?
— Гм… Не знаю… в общем, похоже на альт… но эти струны?
— Кто тебе ее заказал?
— Никто, — ответил мастер Хениг. — Работал для слави мастеров!
— Так, — прищурился Франта. — А что это, скажи-ка? Как на этом играть? Кто согласится играть на этом изобретении?
— Бог, — серьезно ответил Георг Хениг.
— Кто-о?
— Да, — подтвердил он. — Бог!
— Ясно. — Франтишек отдал старику скрипку. — Рехнулся. Как я и предполагал. — Он повернулся к Ванде. — Сумасшедший, а ты что скажешь?
— Бесспорно, сошел с ума, — ответил тот. — Подумать только…
— Франта и Ванда! — строго сказал старик. — Слушай мене. Жалько, что я учил вас добри стари ремеслу. Ничего не научил Георг Хениг, очень жаль. Не научил, как мастер работает не для деньги, не для клиент. Работает, когда ничего не имеет, когда один, и стари, и больной. Когда знает — жизнь прошла. Не научил, как работает мастер. Жаль мне вас! Учились — не научились. Ремесло больше сами велики мастер. Ремесло сами велики на свете, и мастер счастливи, когда работает… Ничего, что не имеет деньги, что один, стари, больной, голодни. Работает для себя! Ви не знает, что это за скрипка, сказал: виола д’аморе! Скрипка для любви! Зачем скрипка большая? Любовь у мастера большая! Никто не играет на виола д’аморе? Не играет, потому что забило, как любить. Мастер забил, как надо любить свое ремесло. Клиент забил, как любить скрипку. Скрипка забила, как любить музикант. Человек забил, как себе любить.
— Старый дурак! — Франта сплюнул на пол. — Пошли отсюда, Ванда! Оставь… этого христианина. Скрипка для Бога! — Он захохотал, выходя. За ним ретировался Ванда.
Мы остались одни.
— Ти видел, Марин, какой бедни?
— Да, дедушка Георгий!
— Мальки цар Виктор видел?
— Да.
— Не забивай! Помни! Никогда не бить беднее Франта и Ванда! Слишал мне?
— Дедушка Георгий! — Отец встал с дивана. — У меня есть хорошая новость. Ты будешь получать пенсию от Музыкального театра. Все улажено. Жить будешь у нас!
— Много благодарен! — сказал старик. — Добри друг, злати друг! Но забил тебе сказать, била комиссия тут вчера…
— И что? Ты пустил их?
— Пустил. Подписал. Пойду в дом для стари человек.
— Что? — отец недоверчиво смотрел на него. — Ты подписал?
— Да. Не сердись, Марин, просим. Много тебе благодарен за все, за еду, за мальки мой приятель, но не останусь тут. Уйду.
— Зачем? Куда? Мы тебя чем-то обидели?
— Нет, Марин, не обидел. Кончал все. Устал. Уйду.
— Да ты знаешь, что такое дом престарелых? Ты представляешь, что это такое?
— Не хотел знать. Не важно, где пошел. Кончал работу. Марин, просим, отведи к доктору для глави. Напишет бумагу. Пусть он знает, что у Хенига в главе порядок. Потом у нотариус подпишет. Не оставь инструмент Франте. Инструмент — на память.
— Сейчас же пойдем в комиссию и откажемся от всего, что ты подписал. Вставай!
— Сказал! Так хотел. Просим последно, отведи к доктору.
Уговорить его было невозможно. Мы долго еще увещевали его, но он упорно стоял на своем. Пришлось отвести его к специалисту-психиатру, которого порекомендовал доктор Берберян.
Врач написал заключение о том, что Георг Иосиф Хениг, как принято говорить, в здравом уме и твердой памяти. Потом мы пошли к нотариусу, и Хениг написал завещание.
Инструменты он завещал мне.