Пусть она поглядит, как я смело управляюсь со своей лодкой в бурю, как гоню ее против волн! Пусть знает, что со мной ей нечего бояться, как бы ни качало лодку.
Но Таня не приходила, а от Манечки невозможно было отвертеться. Прибегая на перевоз, она без спросу садилась в мою лодку, и мне приходилось катать ее, пока собравшиеся на берегу пассажиры не начинали громко возмущаться, требуя лодку.
- Подумаешь - господа! Подождут, - говорила она.
Однажды отец Виктор, наш законоучитель, пришел на перевоз, когда я катал Манечку. Рассердившись, что нет лодки, он стал кричать:
- Эй ты, сопляк, Манечкин жених, давай сейчас же перевоз!
И потом при всех собравшихся на берегу людях поп смеялся надо мной:
- Не по себе дерево рубишь! Голь перекатная, а с барышней катаешься!
С тех пор все на перевозе начали звать меня Манечкиным женихом.
Больше я уже не ждал Таню. Чего мне было теперь ждать ее, если все знали, что я Манечкин?
С ужасом думал я о возвращении в училище: куда глаза дену, встретившись в классе с Таней?
Но мой страх оказался напрасным: Таня не вернулась в наше училище. В конце лета она уехала учиться в губернский город.
Я видел, как Таня уезжала. Отец, работая на перевозе, ловил неводом рыбу, и, когда улов был хороший, я носил ее па продажу погостовским попам.
Как-то, шагая от перевоза с корзинкой на плече, полной живых, трепещущих хариусов, я услышал позади себя звон колокольчика. Меня нагонял катившийся по дороге тарантас в парной упряжке.
Поставив корзинку на землю, я остановился: любитель был поглядеть на проезжающих мимо людей. Если на тарантасе, с колокольчиком, с привязанным веревками багажом на задке, значит едут куда-то далеко - счастливые!
На этом нагнавшем меня тарантасе уезжала Таня. Сидевшая рядом с ней поповская дочка, обернувшись, махала кому-то рукой, и Таня, обернувшись, глядела назад. Я испугался, что она меня увидит, и, быстро присев на корточки, стал перебирать в корзине хариусов. Сердце сильно заколотилось, когда тарантас прокатил мимо. И, пока колокольчик не затих вдали, я все перебирал трепещущих в руках хариусов. «Обиделась, что я жених Манечкин, вот и уехала», - думал я.
АРХИЕРЕЙ С ТРУБКОЙ
Еще одна зима - и конец ученью в Шуринге, а потом мы с Васей Потаповым отправимся в путь. Может быть, в город, учиться дальше, а может быть, и на Белое море - поступать на корабль. Одно только ясно: путь будет дальний.
В ту зиму Иван Емельянович подарил Потапову за успехи в рисовании цветные карандаши, и с их помощью Вася стал хорошо зарабатывать себе на пропитание.
Он рисовал на толстой бумаге игральные карты и обменивал их у баб-гадальщиц на хлеб, молоко, яйца.
- Можем идти куда угодно - с цветными карандашами мы с тобой нигде не пропадем! - говорил мне Потапов.
Ему было все равно, куда идти: чем дальше, тем лучше.
Возможность зарабатывать деньги таким легким способом прельстила и меня. Я стал прилежно рисовать и вскоре тоже добился в этом деле успеха, но он не пошел мне впрок.
Хорошо было учиться у Ивана Емельяновича, но, кроме него, учил нас еще отец Виктор. Этот маленький, тощий, никогда не улыбавшийся попик, с жидкими, как у младенца, волосиками на темени, держал в страхе божьем все училище - и учеников и учителей.
На его уроках приходилось сидеть не шевелясь и не открывая рта.
Но как тут было утерпеть, когда на уроке во время изучения рангов и степеней святых Потапов нарисовал в своей тетрадке архиерея в митре, такого же тощего, как отец Виктор, и подсунул мне тетрадку. Я тотчас же стал пририсовывать архиерею трубку. Тем временем батюшка, расхаживая по классу, перечислял: святители, преподобные, ангелы, архангелы…
- А у нас в волости есть горшечники, кирпичники, - шепнул я к слову Потапову, дорисовывая трубку.
Потапов громко фыркнул. Отец Виктор подскочил к нему:
- Чего смеешься?
- Васька говорит, - кивая на меня, сказал Потапов, - что есть еще святые горшечники и кирпичники.
На свою беду, я не успел убрать с парты архиерея с трубкой.
- Кто рисовал? - закричал батюшка.
- Я рисовал, - смело ответил Потапов.
Отец Виктор схватил его за волосы:
- Я тебя, озерская вонючка, научу, как святителя рисовать с трубкой!
- Батюшка! - вступился я за своего приятеля. - Он только архиерея рисовал, а трубку я ему пририсовал.
- Ах ты, Манечкин жених! вскрикнул батюшка и, выпустив волосы Потапова, вцепился в мои.
Он вытащил меня из-за парты и так поддал мне коленкой, что, ударившись головой о дверь, я вылетел из класса.