- Чтобы я тебя, безбожник, не видел больше в училище! - крикнул он вслед мне.
«Пусть бы он избил меня еще больнее, пусть на каждом уроке дерет меня за волосы - все перетерплю, только бы не выгоняли из училища», - думал я, стоя в коридоре'.
Один я из нашей деревни дотянул до старшего класса, в какие морозы бегал в училище! Все спировские мужики говорили: «Ай да Васька Буйдин! Выйдет из парня толк - не иначе как быть ему в городе на жалованье». Дома рассчитывали уже, сколько мне положат в месяц, и вдруг - выгнали из училища! Вот тебе и жалованье!
На перемене, выйдя из класса и увидев меня, стоящего в коридоре, батюшка закричал:
- А ты чего тут, щенок? Пошел вон! - и вытолкал меня во двор.
Стоя посреди двора, я горько плакал.
Ребята, вынесшие мне кафтанушку и шапку, утешая меня, громко ругали отца Виктора.
- Чего это батюшку ругаете? - спросил появившийся на дворе Иван Емельянович.
Ребята наперебой стали рассказывать, как отец Виктор рассерчал на меня за пририсованную к архиерею трубку и за святых горшечников.
- Про горшечников это совсем зря, и трубку, конечно, не следовало рисовать, - с улыбкой сказал Иван Емельянович. - Так что нечего вам батюшку ругать, он вас уму-разуму учит.
- «Учит»! От такого ученья все плешивые скоро будем, - забурчал Потапов, потирая свою встрепанную голову.
- Ну уж и сказал тоже - плешивые! Да что таким кудрявым молодцам сделается, если батюшка, рассерчав, пощиплет вас немного! - засмеялся Иван Емельянович, и все ребята засмеялись.
У меня на душе полегчало, беда будто отодвинулась.
- Батюшка хоть и тощий, а драть за волосы здоров! - сказал я, утирая слезы.
- Ладно уж, ладно! - Иван Емельянович замахал рукой. - Про батюшку грех говорить так. Иди на урок, а я попрошу отца Виктора, чтобы он простил тебя.
На другой день я шел в училище с трепетом в душе: простит меня батюшка или нет? На молитве перед началом занятий, которую мы пели обычно в присутствии законоучителя, я встал так, чтобы не попадаться ему на глаза. Но, когда, пропев установленную молитву, мы вышли из рядов, батюшка заметил меня и молча вытолкал из класса.
Опять я стоял посреди двора и плакал, и опять Иван Емельянович вышел ко мне.
- Плохи твои дела. Вася, - сказал он. - Отец Виктор грозится не допустить тебя к экзамену. Но плакать не надо.
Ты пока на его уроки не ходи, а что он задает, учи назубок и в церкви почаще крестись, на клиросе пой, помогай певчим. Постарайся уж - тебя от этого не убудет. Л он увидит, что ты старательно молишься богу, и простит. Постараешься, Вася?
- Постараюсь уж! - всхлипнул я.
Больше месяца во время уроков отца Виктора я сидел в сенях под лестницей и зубрил закон божий, а в церкви вставал на клиросе с певчими так, чтобы батюшка мог увидеть мое усердие.
Сначала на клиросе я только рот открывал, а потом попробовал петь, и мне это понравилось, голос у меня стал набирать силу.
- Ты, Васька, прислушивайся, пой тише, а то ты все в сторону уходишь, - говорили мне мужики-певчие.
Но я не слушал их - старался петь как можно громче, чтобы скорее заслужить прощение батюшки.
И вот однажды Иван Емельянович подозвал меня к себе и спросил:
- Знаешь, что отец Виктор задал на последнем уроке?
- Про чудо в Кане Галилейской, - ответил я.
- Тогда можешь идти на его урок, - сказал Иван Емельянович и подбодрил меня: - Отец Виктор обратил внимание на твое усердие в молитве.
Набравшись храбрости, я явился на урок закона божьего и просидел от звонка до звонка как проглотивший палку. Я старался изо всех сил изобразить на лице раскаяние грешника, но батюшка не замечал меня, будто бы мое место на парте по-прежнему пустовало.
И на следующих уроках было так же. «Ну и злой же черт! На усердие мое обратил внимание, а прощать все-таки не хочет», - злился я.
- Ну как у тебя с батюшкой? - спрашивал меня Иван Емельянович.
- Из класса не выталкивает, но серчает еще.
- Ничего, ничего, - говорил учитель. - Только ты веди себя потише и уроки его назубок учи.
Напрасно зубрил я «Новый завет». Прошло еще месяца два, и за это время батюшка ни разу не спросил у меня урок.
Иван Емельянович забеспокоился.
- Если он и допустит тебя к экзамену, то похвального листа может не дать. А без похвального листа мне трудно будет помочь тебе учиться дальше. Плохи твои дела будут, Вася, если не помиришься с батюшкой, - сказал он как-то уже перед пасхой.
- Что же мне делать? - спросил я.
- А вот что я тебе советую: подойди к нему после урока под благословение и попроси разрешить тебе на пасху носить по волости евангелие. Если отец Виктор разрешит, кончишь училище с похвальным листом. Только не говори ему, что я тебя научил просить.