- Вам, милые Васеньки, больше не велено давать книг.
Мы думали, что вышло запрещение всем ученикам читать книги, но оказалось, что не всем, а только нам двоим. Домна нажаловалась на нас Удаву: Васьки, мол, с лампой на чердак по ночам таскаются книжки читать, керосин зря изводят, а начитавшись, без ума становятся - во сне невесть что кричат, ребят пугают, спать никому не дают; ребята в сени их выволакивают на матрацах. А наш Удав не такой был, чтобы с учениками разговаривать. Раз так, без ума становятся, не давать им больше книг!
Поглядели мы издали на книжные шкафы и вздохнули горько - не видать нам их больше. Мария Степановна и Степан Иванович тоже стояли опечаленные: мы были их любимыми читателями.
- Больше, чем вы да вот Ванечка, никто в Пудоже не читает, - говорили они.
Они даже чаем с баранками поили нас за то, что мы много читаем. И вдруг такая беда: любимые читатели без ума стали - и будто бы от книг!
Выйдя из чайной, мы остановились посреди площади в горестном раздумье: как нам теперь жить без книг?
- Жаловаться надо, - вдруг решительно сказал Потапов.
На кого жаловаться? На Удава? Мне и в голову не приходило, что на Удава можно жаловаться. Какие на него могут быть жалобы, раз он поставлен над нами начальником!
- Так ведь он начальник, - сказал я.
- Ну и что из того, что начальник? - сказал Потапов. - А кто старше: надзиратель или инспектор?
Надзиратель по своей службе у воинского начальника носил офицерские погоны, а у инспектора погонов не было, и поэтому мне трудно было ответить на этот вопрос. Но все-таки, подумав, я ответил, что инспектор будет постарше.
- То-то! - сказал Потапов. - Вот инспектору и пожалуемся. Чего нам бояться?
Но жаловаться инспектору нам не пришлось. На другой день Алексей Петрович сам заговорил с нами.
Если ученик отвечал ему на уроке слово в слово по учебнику, он обычно, поглядывая на нас с Потаповым, спрашивал:
- Может быть, кто-нибудь хочет ответить своими словами?
- На этот раз вызвался отвечать я. Похвалив меня за ответ, Алексей Петрович сказал:
- А говорят, что чтение оказывает на вас вредное действие. С индейцами будто воюете по ночам.
Ребята, жившие с нами в общежитии, стали кричать:
- Они, Алексей Петрович, со всеми подряд воюют – и с индейцами и с бледнолицыми!
- Как ночь, так Васьки путешествуют и по воде и по суше!
- Васькам снится, что крокодилы пооткусывали им головы!
Алексей Петрович весело поглядывал на нас, а потом сказал:
- Ну, раз крокодилы пооткусывали вам головы, придется мне вас, голубчики, посадить на книжную диету.
И он нам «прописал диету». В библиотеке при чайной снова стали выдавать нам книги, но не любую, какая нам понравится с виду, а по списку, составленному инспектором, и только по одной книге в неделю.
Первое время мы от этой диеты очень страдали - книжки выдавали нам тоненькие.
Ребята говорили Алексею Петровичу:
- Васьки наши совсем отощали - никак к книжной диете не привыкнут.
- Ничего! Лишь бы они к отцу протоиерею привыкли! - смеялся Алексей Петрович.
На уроках закона божьего нам по-прежнему не везло. Когда законоучитель задавал вопрос всему классу, надо было поднять руку и молчать, пока он сам не вызовет того, кого захочет. А Потапов не мог удержаться, чтобы не вскочить:
- Я знаю, отец протоиерей!
И я, по привычке, усвоенной в волостном училище, тоже вскакивал. А отец Владимир не выносил, когда ученик вскакивал без его вызова.
- Марш в угол, якалки! - кричал он нам.
И мы вместе шли в угол и стояли в углу рядышком в ожидании, что скоро кто-нибудь, отвечая урок, запнется. В таких случаях отец Владимир прежде всего обращался к одному из стоящих в углу якалок:
- Ну ты, якалка, отвечай дальше!
Горе было якалке, если он тоже запнется на каком-нибудь слове: верный кол в журнале. Но, если якалка отвечал хорошо, батюшка говорил ему:
- Садись, якалка, и молчи.
Один из нас, кому повезло, садился за парту, а другой ждал в углу, пока еще кто-нибудь запнется.
Ко всему можно привыкнуть, и мы постепенно привыкли и к отцу протоиерею, и к книжной диете, и мало ли еще к чему.
За счет нашего харча надзиратель Удав откармливал двух кабанов какой-то особой породы, которых Домна называла «немцами». Если за обедом мы просили добавку, Домна говорила: «Стану давать вам добавку, так немцев нечем будет кормить».
Мы поднимались из-за стола голодные, а наша кухарка выливала оставшийся в чугунах суп с кашей в помойное ведро и уносила его надзирательским «немцам».