Там он снова занял прежнее место и взялся заканчивать свой орнамент. В этот раз их приветствовали особенно тепло, с одобрительными смешками.
— Вот она, — вслух сказала почтальонша, — вот она, наша шерстяная ниточка.
— Неокрашенная, — уточнил бородач с затуманенным взором. — Та самая, на которую весь узор нижется.
УЖЕ СОВСЕМ СТЕМНЕЛО, когда они наконец добрались до Зверинца. Макса удалось застать на репетиции «Воццека»[12]. Он их заметил как раз в тот момент, когда они с Элом пытались тихо проскользнуть на места в зале. Обнаружив их, он впился в них долгим, немигающим взором.
Но вечно эта пауза длиться не могла, и потому он повернулся, кивнул оркестру, и музыка началась.
— Ну и дела, — покачал головой Эл. — Ох и бедолага.
— Что? Что ты можешь про него сказать? — Милена дергалась от нетерпения.
— Ш-ш, тихо, — одернул Эл.
Звучание было несколько странным: дерганым, неровным, разрозненным, угловатым, как будто музыканты были не в ладу с собой. Дирижировал Макс нервозно, слишком резко взмахивая палочкой. Эл не сводил с него взгляда, полностью погрузившись в созерцание, следя за объектом с зоркостью сигнальщика на мачте.
— Он чувствует тебя у себя за спиной, — пробормотал он, не поворачивая головы.
Мало-помалу движения у Макса становились совершенно несуразными. «Нет, нет, нет!» — казалось, говорили его руки. Оркестр, словно распадаясь на части, еще немного погремел и растерянно затих. Музыканты недоуменно переглядывались. Макс обернулся в зал, глазами ища Милену.
— Ну зачем вы здесь? — растерянно спросил он. Голос был тихим, но тем не менее он преодолел нужное расстояние.
— Мы просто сидим и слушаем музыку, Макс, — отозвалась Милена. — Нам бы хотелось с вами поговорить. Мы подождем снаружи.
— Я сегодня вечером занят, я не смогу.
— Хорошо, когда вы свободны?
— Найдите меня как-нибудь в другой раз!
— Вас никогда нельзя отыскать. Одна неделя, Макс, — вы это помните? Два дня из нее уже истекли. Нам необходимо найти ту вещь, Макс, которую вы потеряли. Этот человек сможет вам помочь.
Зашевелились на своих сиденьях оркестранты, приглушенно переговариваясь друг с другом.
— Хватит, — сказал вполголоса Эл, — прекрати. Иначе ты его доконаешь.
— Итак, мы подождем снаружи, — предупредила Милена, прихватывая пальто.
Они молча вышли в коридор.
— Уф-ф, — перевел дух Эл, когда двери за ними захлопнулись.
— Что ты выяснил? — спросила Милена.
Эл нахмурился. Из-за дверей приглушенно донеслась музыка — оркестр продолжил играть.
— Дело обстоит примерно так. Этот человек способен двигаться лишь в одном направлении. — Эл рукой изобразил движение, на манер стрелы. — Затем сила, которая дает ему движение, его покидает, и он оказывается в мертвом штиле, пока его не подхватывает очередной вектор силы, на этот раз в другом направлении. Но и он действует недолго, поскольку этот человек вспоминает, что должен был двигаться в другую сторону. У него нет центра тяжести, некоей внутренней гравитации.
Музыка словно кралась сквозь дверь — вялая, призрачно печальная.
— Он совершенно лишен веса, — продолжал Эл, — ему неведомы ни верх, ни низ. Он совершенно, полностью потерян. Как какой-нибудь несчастный, капризный ребенок-переросток. Он никуда не мог двинуться с самого детства, застыв в своем ребячестве.
Музыка в очередной раз прервалась. Слышно было, как Макс что-то приглушенно говорит оркестру.
— И кстати, поэтому ему и нравится музыка. Она уже расписана по нотам, отрепетирована. В ней он может скользить по заданному направлению. Это единственный случай, когда он куда-то движется. Мы все лавируем сквозь время, как рыбы сквозь течение. Он же в нем попросту теряется. Исключение составляет только музыка. С той лишь существенной оговоркой, что она не должна его удивлять. Так что, — Эл взглянул на Милену со странноватой улыбкой, — новую, незнакомую музыку он ненавидит.
Проблема опять была во времени. Звучание за дверью снова возобновилось.
Загадочная улыбка по-прежнему не сходила у Эла с лица.
— Поэтому он и ненавидит тебя. Ненавидит «Комедию». Терпеть не может вас обеих. Потому что из-за вас он вынужден считать себя ничтожеством.