Кто-то, возможно, скажет, что дети, испытывающие такие переживания, находятся во власти второй первобытной силы, которая предусматривается психоаналитической системой вслед за либидо, а именно во власти инстинкта разрушения, инстинкта смерти. Не буду комментировать эту проблему, так как по существу она носит философский характер и имеет под собой изначальную привязанность Фрейда к мифологии первобытных инстинктов. Введенная им терминология и развернувшиеся вокруг нее долгие споры затмили собой клиническое изучение силы, которая, как можно увидеть, фигурирует в большинстве наших материалов, но никак не разъясняется. Я говорю о ярости, возникающей всякий раз, когда действие, важное для ощущения человеком собственной власти, наталкивается на препятствие или сдерживается. Что происходит с такой яростью, когда ее необходимо подавить, и каков ее вклад в иррациональную враждебность и жажду разрушения у человека, — очевидно, один из самых важных вопросов психологии.
Чтобы определить, какого рода силы задействованы в данной клинической ситуации, возможно, полезнее узнать, чего же именно мы должны добиваться. Может быть, прояснив нашу функцию в конкретной ситуации, мы сможем вступить в схватку с теми силами, которые пытаемся понять. Я бы сказал, что наша задача — восстановить взаимодействие между больным ребенком и его родителями, чтобы вместо множества бесплодных, мучительных и разрушительных попыток контроля друг над другом установилось взаимное регулирование, возвращающее самоконтроль и ребенку, и родителю.
Увы, рецепт не исправляет диагноз. Взрослея одновременно, члены семьи склонны утрачивать взаимное регулирование как группа. В результате этого каждый член семьи каким-то образом утрачивал самоконтроль, соответствующий его возрасту и семейному статусу. Вместо того, чтобы контролировать себя и помогать взаимному регулированию группы, каждый ее член искал и находил суррогаты управления — области автономии, исключающие других. Родители обретали их в лихорадочной работе и общественной жизни, дети — в единственной принадлежащей им области кажущейся абсолютной автономии, а именно в собственных телах. Аутоэротизм — важное оружие в этой партизанской войне, поскольку оно дает ребенку кажущуюся независимость от утраченной взаимности с другими. Однако подобная эгоцентричная автономия скрывает истинное положение. Ибо, по-видимому, получая удовольствие от зон своего тела, ребенок использует модусы органа во враждебных фантазиях. В этих фантазиях он контролирует, узурпирует других с садистским или мазохистским акцентом. Именно этот вывих, этот невольный поворот против себя или других заставляет определенный орган стать средством выражения и распространения агрессии в более обычном и враждебном смысле. До того как такой поворот происходит, модусы органа являются наивными, то есть довраждебными паттернами исследования, достижения, установления взаимоотношений: таково значение адгрессии (ad-gression) до ее превращения в агрессию (aggression).