Когда Рожер наконец вынырнул из люка на свежий воздух, налетел порыв ветра, унеся запах гниющих шкур, и юноше сразу стало легче. Но крыша башни напоминала бойню. Лучники неверных посылали стрелы по высокой траектории с расстояния в один ярд, и наконечники вонзались либо в доски, либо в незащищенные тела несчастных пехотинцев. Засевшие на крыше арбалетчики безнадежно уступали в числе врагу, вооруженному куда более скорострельными луками, и те из них, кто еще оставался в живых, прятались за плетеными щитами или за телами погибших товарищей. Несколько рыцарей, ошеломленных открывшейся им картиной, стоя по щиколотку в крови, растерянно и неловко возились со сходнями. Увы, здесь не нашлось вождя, способного командовать смешанной толпой разноязыких воинов; только потом они узнали, что герцог Готфрид застрял на втором этаже, задержанный толпой возбужденных, кое-как вооруженных обозников, которые только мешали рыцарям — единственным, кто реально мог захватить занятую врагом стену. Но никто из оказавшихся наверху разноплеменных рыцарей не осмеливался отступить первым, и поэтому на какое-то время все они скопились у дальнего конца башни, прикрываясь от стрел щитами и с беспокойством следя за огромными камнями, со свистом летевшими из-за стены. Наконец герцог Лотарингский достиг конца лестницы и попытался криком и жестами заставить их бросить сходни на стену. Увы! Когда дальний конец мостков оперся на зубец и дорога в Священный Город казалась открытой, рыцари заколебались: толпа вражеских воинов окружила сходни, и путь преградили сотни копий. Герцог был знатным сеньором, и ему не подобало, рискуя жизнью, бросаться туда, куда не решились ступить его вассалы. Если бы он без колебаний двинулся к мосткам, возможно, все пошло бы по-другому… Минуту-другую сходни пустовали, а затем враги вонзили в них крючья и сбросили в ров с шестидесятифутовой высоты. К задней стене башни были прикреплены еще одни мостки, припасенные как раз на такой случай, но рыцари доставали их медленно и неохотно. Еще бы, зачем торопиться спускать сходни, если не чувствуешь в себе смелости ступить на них? Были сделаны одна-две робкие попытки, но не успел помост коснуться стены, как прилетел огромный камень и разнес его в щепки. Третьего в запасе не нашлось.
Ясно было, что эта атака тоже закончилась неудачей, но башня занимала прекрасную позицию и ею стоило воспользоваться, чтобы перебить как можно больше врагов. Рыцари сплоховали, но арбалетчики все еще занимали два верхних яруса. Перед ними была отличная цель, и арбалеты нанесли сразу большой урон, расквитавшись за потери от стрел и ядер. Рыцари молча следили за противником, гадая, не придется ли им отбивать вылазку противника, который мог попытаться уничтожить башню… Вечером махину оттащили от стены, а людям велели вернуться в лагерь и отдохнуть. Рожер чувствовал себя глубоко несчастным. Стоять на самом верху, продуваемом ветром, смотреть поверх стен на вожделенные улицы Священного Города и не выполнять столь простого, столь ясного долга! Он изменил клятве, и разве это оправдание, что у него невыносимо разболелся живот и что при взгляде на лес вражеских копий ему припомнилось белое, как мел, лицо Гуго, стоявшего на коленях и ждавшего смертельного удара под Дорилеем? Ноги у него так дрожали, что он не мог сделать и шага вперед. А как поступил бы на его месте Роберт? Трусом он не был, но и других за собой в безнадежную атаку тоже не повел бы. Пожалуй, он попытался бы сразиться с кем-нибудь из врагов или спокойно скрылся бы на другом конце поля битвы, где никто не обвинил бы его в уклонении от рыцарского долга. Да, именно так поступают опытные воины, чтобы избежать общественного осуждения и укоров собственной совести.
Рожер медленно вернулся к месту последней ночевки. Плечи и спина были покрыты нарывами и в кровь растерты кожаной подкладкой кольчуги, но запасов воды было так мало, что надежды помыться не оставалось. Он ничего не ел с самого завтрака, но из-за постоянной тошноты кусок не лез в горло, хотя от голода подкашивались ноги. Добравшись до своей лежанки на голой земле, которая была теперь его единственным домом, он бросил наземь щит и меч и сел на скатанную постель, ожидая, что вот-вот придет Фома и поможет ему снять доспехи. Рожер просидел так целый час, пока не вспомнил, что Фома тоже был на башне и теперь, должно быть, мертв. Чувствуя себя совершенно одиноким и лишившимся единственной живой души рядом, он попросил проходившего мимо слугу помочь снять кольчугу; тот прислуживал ему неохотно — весь лагерь проникся презрением к рыцарям, не решившимся пойти в атаку… Теперь и о коне придется заботиться самому. Надо было бы проведать лошадь, но Рожер слишком ослаб и измучился. Пастухи напоят коня и погонят в ночное со всеми остальными… Вместо этого юноша хромая поплелся на кухню герцога. Есть по-прежнему не хотелось, но он надеялся перекинуться с кем-нибудь парой слов.
Когда рыцарь подошел к шатру, вид у него был столь плачевный, что кто-то из младших слуг, сжалившись, сунул ему в руки котелок горячей каши и чашку крепкого вина. Все были обозлены и подавлены очередной неудачей, но за два дня штурма, пусть даже и безуспешного, надежда на победу еще не угасла, и после горячего ужина воины наперебой принялись хвастаться и клясться, что уж завтра-то в грязь лицом не ударят. Рожер хранил молчание, прислушиваясь к голосу желудка. Ему чуточку полегчало, вот только не отпускал страх, что при виде копий неверных он снова почувствует слабость. Вскоре он оставил шумное сборище и пошел спать, по пути навестив отца Ива. Священник бредил и метался на тюфяке, выкрикивая по-бретонски отрывки молитв. Рядом с ним сидел один из слуг герцога; он сказал, что отец Ив уже прошел елеосвящение [60] и едва ли протянет до утра. Рожер ничем не мог помочь старому другу. Прочитав над постелью больного несколько молитв, он поплелся к своему жесткому ложу, одинокий, как никогда в жизни…
Наступило пятнадцатое июля. Ровно тридцать пять месяцев прошло с того дня, когда пилигримы впервые собрались у стен Руана. Накануне Рожер так намучился, что прохрапел всю ночь, и даже дизентерия не докучала ему. Какой-то рыцарь застегнул на нем доспехи, поскольку человеку без гроша в кармане легче попросить об услуге равного по положению, чем пехотинца, которому пришлось бы заплатить. Вечером он слишком устал, чтобы точить меч, и тот заржавел от росы. Он взял немного масла и попытался оттереть ржавчину, однако состояние шлема и щита без слов говорило о том, что их хозяин лишился слуги. Как всегда, перед боем отслужили мессу, но Рожеру все равно не хватило бы слов, чтобы исповедаться чужеземному священнику, да и желудок не позволял долго стоять на одном месте. Так и не получив отпущения грехов, он съел кусок хлеба и выпил на кухне герцога горячего молока; знающие люди говорили, что при дизентерии лучше пить молоко, чем вино. Привыкший взбадриваться с помощью алкоголя, он по-прежнему мечтал о глотке вина или пива, но денег не было, и поэтому он не мог прибегнуть к испытанному воинскому средству. Еще ни разу не доводилось ему отведать настоящего хорошего вина, а не того пойла, которым обычно угощают в харчевнях. Что ж, во время пешего перехода через Анатолию он вообще пил только воду… Через проход в плетеном укрытии юноша направился к своему посту. Его лихорадило, кружилась голова, но все же по сравнению со вчерашним он чувствовал себя немного лучше.
За ночь в башне кое-что изменилось. Главной причиной давешнего поражения стало то, что люди на крыше еще до начала штурма полезли прямо под камни и стрелы, поэтому теперь в передней стене второго яруса прорубили новый проем. Его прикрывали плетеные щиты, которые можно было в любой момент убрать, чтобы выдвинуть сходни. Это означало, что воинам придется бежать вверх по мосткам, не закрепленным на вражеской стороне, но зато вплоть до самой атаки они смогут находиться в безопасности. Несколько больных и легкораненых рыцарей должно было командовать пехотинцами, чтобы те, упаси Господь, держались подальше от лестниц и не помешали идти в атаку более доблестным. Появилась надежда, что былые ошибки не повторятся. Вожди держались бодро и уверяли, что вчерашняя попытка была вполне успешной генеральной репетицией сегодняшнего штурма. Граф Тулузский тоже собирался штурмовать стену с помощью башни, но от этого чересчур осторожного полководца многого ожидать не приходилось.
60