– Как люди, – подтвердил Невилл, – страшная участь, жить, как живут смертные, заточенные в несовершенную плоть, подверженные болезням, обреченные на смерть.
– Но ведь это люди придумывали сказки о подменышах!
– Не придумывали, риалта, переиначивали. Это фейри считают подменышей несчастными и уродливыми созданиями. Но ты прекрасна. И ты можешь стать собой, а это удается немногим, только тем из нас, кто… – он посчитал в памяти, хмыкнул, – только троим из нас, так будет вернее. Баэс способен уходить и возвращаться к себе. Сияющая-в-Небесах вырвалась из человеческой жизни. И ты, Элис. Чем дальше, тем больше ты становишься настоящей. А это значит, что новая сила приходит в наш мир. Может быть, ты и есть та самая Жемчужная Госпожа, из легенд Сумеречных народов, равная Владыкам живым и погибшим. А может быть, ты сказка, еще более дивная, еще менее вероятная, и самая прекрасная из всех существующих сказок. Я не знаю, кто и зачем отдал тебя людям, я не представляю, откуда ты, молитвы каких племен породили тебя, но место твое среди нас.
– С тобой?
– Да.
– Но я человек!
Невилл рассмеялся, покачав головой, опасаясь спугнуть пробуждающуюся в его душе, казалось, давно позабытую нежность:
– Элис, Элис, мо тайарна коэни агас эйбу[56], мне все равно, пожелаешь ли ты жить среди людей или станешь править наравне с Владыками. Но я не смогу научить тебя всему, что ты хочешь или захочешь узнать, пока ты сама не поймешь и не поверишь, что способна учиться. А для этого тебе нужно поверить мне.
В ее красивой головке, под шапкой серых душистых волос роились мысли, очень понятные и очень человеческие мысли. Ожидаемые и предсказуемые сомнения. Конечно, в первую очередь – родители. Отец и мать, любимые, любящие, и невозможность от них отречься. Сумбур красочных образов, то, что можно назвать привычной жизнью, среди них много таких, терять которые не хочется, потерять которые кажется просто невозможным. Но чистыми и ясными линиями ложатся поверх красок дороги фейри, и вновь обретенная способность оставаться на грани между сказкой и явью, и – танец. Их единственный танец.
Ей так хочется узнать больше, ей хочется научиться большему, ей хочется узнать предел его могущества.
Зачем?
– А знаешь, как создаются сиогэйли? – Невилл вычленил главную мысль, и где-то за гранью видимой реальности Змей приподнял голову, подрагивая раздвоенным языком. – Знаешь эти сказки: жили-были муж и жена, жили богато и всего у них было в достатке, только детей не было. Много лет молили они бога…
– Они все перепробовали, – перебила Элис, – я не о своих родителях, я вообще. Такие сказки есть не только у христиан.
– А твои родители?
– По врачам ходили. Не в церковь же.
– Тем более, – он удовлетворенно кивнул. – Но Белый бог лишь однажды ответил на подобные просьбы, да и то потому, что выполнял собственное обещание. Давно это было. А во всех других случаях – увы. Ему виднее, у кого и от кого должны рождаться дети. И тем не менее бывает так, что молитвы и чаяния не остаются без ответа. Ты помнишь, что там дальше, в этих сказках?
– Ребенок рождается необычный, – с нотками экзаменующейся студентки произнесла Элис, – но это объяснимо, мой принц: про обычных детей не стали бы складывать сказок. Или ты хочешь сказать, что такие дети всегда необычны?
Невилл молчал, предоставляя ей все сказать самой.
– Ты говоришь о том, – чуть склонив голову, Элис размышляла, не решаясь произнести вслух то, что уже подумала, – что все дети, родившиеся в результате… э-э… родившиеся необъяснимо, в тех семьях, которым уже вынесли приговор бесплодия, все они – подменыши?
– Кроме тех, кто родился в результате супружеской измены.
– Я похожа на отца!
– Вот именно. Объясняю еще раз, Элис, стать фейри еще не означает уйти от людей. Нужны ли будут тебе люди – это другое дело, но никто не станет принуждать тебя к тому, чего тебе не захочется. Я сказал, что ты равна Владыкам, но заставить тебя принять власть не могу ни я, ни Сияющая, ни даже наш Создатель. Могут обмануть, – он вздохнул, – могут взывать к совести или чувству ответственности, но заставить – никогда.
– А стать фейри и остаться с людьми, это как же? – Элис мечтательно подняла глаза. – Представляю себе! Всякие необъяснимые фокусы, волшебство, всегда везде успевать, появляться сразу в нескольких местах. И бубах, конечно же, и эти призрачные девушки в прислуге… Ведь это с их помощью ты справляешься со своей потрясающей прической?
– Девушки?
– Во всяком случае, так они выглядят.
– Девушки? – разговор свернул с выбранного направления, но Невилл слишком растерялся, чтобы вернуть его обратно. – Какие девушки?
– Те, которые помогают мне одеваться и укладывать волосы. И тебе, наверняка, тоже. Симпатичные, на мой взгляд. Фигуристые такие девушки – не будь они полупрозрачными, вышла бы отличная команда болельщиц. Блондинки…
– Нет, – Невилл понял, наконец, о ком речь, и заговорил со всей возможной убедительностью, – нет. Это же обычные лонмхи!
– И что?
– Я – принц, мне бы в голову не пришло…
– А оно, знаешь ли, не в голову и приходит. Ладно, я верю тебе, Крылатый, в самом деле, к чему какие-то там феи, когда царственные повелительницы охотятся за тобой, как группи за “Битлами”? Итак, можно остаться с людьми, можно быть волшебницей и даже не скрываться, творить, что заблагорассудится, жить в свое удовольствие. И никаких больше сомнений в моей нормальности, да?
– Если ты поверишь по-настоящему. Все так. А еще ты никогда не будешь болеть, и не будет больше… ну… я имею в виду, то, что доставляет неудобство каждой женщине…
– Средневековый ты эльф, – Элис вздохнула, – у нас давно уже принято называть вещи своими именами. То есть, что-то во мне изменится, и очень сильно. А как же быть с биологией и биохимией, вообще с законами природы?
– Их нет.
О том, что в современном Элис обществе вещи называли своими именами, Невилл прекрасно знал, однако сам он действительно был средневековым. Хоть и не эльфом, но джентльменом. Это накладывало отпечаток.
– И еще, риалта, ты не умрешь.
– Никогда?
– Никогда.
– Звучит заманчиво, – она задумалась. На сей раз – надолго. Невилл видел ее мысли, невеселые мысли, хотя и верные. И молчал. Пусть спросит сама, может быть, отвечать и не придется.
– Должно быть “но”, мой принц…
Невилл молча кивнул.
– Должно быть что-то, чем придется платить, потому что дармовой сыр только в мышеловках. Чего ты потребуешь от меня за вечную молодость? Ни в коем случае не произносить: “Остановись, мгновенье”?
– Не надо, риалта, я – лишь тезка дьявола. Тебе придется признать, что это Он – твой создатель, и Он вдохнул в тебя душу, а фийн диу, Белый бог, лишь присвоил чужое творение… Это страшно, но…
Но она не испугалась.
Давно и далеко…
В дьяволе не было ничего пугающего. Враг человеческий, он сам походил на человека, и смотрел без гнева и без презрения, и не чувствовал в нем Наэйр ни намека на гордыню, сравнимую, как говорят, разве что с божественным величием.
Поэтому принц скорее удивлялся, чем боялся, когда отрекся от Господа, от Света и Спасения, когда признал Творцом своим и единственным господином того, кого дед называл Сыном Утра. Удивлялся тому, как вышло, что именно это существо, столь похожее на человека, стало первым и главным противником Бога. “Белого бога”, отныне и навсегда – только так.
– Я вижу, тобой двигают самые благие намерения, – усмехнулся Враг, выслушав Наэйра, – почему-то именно они приводят сюда чаще всего.