Он не закрывал свой рот и тогда, когда спал. Их с Мамашей спальню от моего чердачка отделял дворик для повозок. Даже зимой, когда их окна были накрепко закрыты, чтобы не впустить демонов сквозняка, я мог слышать, как он исполняет свой супружеский долг, скрипя, точно несмазанная телега. Очень редко до меня доносились и короткие стоны Мамаши Робсон. Ума не приложу, как они ухитрялись заниматься этим, двухсотфунтовая туша и маленький сухой прутик.
Тем мартовским утром я еще затемно накормил лошадей и мулов, рассудив, что закалять свой характер выгребанием навоза из их стойла может кто-нибудь другой. В трактире была пара рабов для таких работ. Единственной причиной, по которой я когда-либо чистил стойла, было то, что я люблю, когда такая работа делается как надо, но в то утро я счел, что они и сами могут убрать это дерьмо. Все равно ведь была пятница, так что вся работа считалась грехом, если только вы не объявите уборку навоза богоугодным делом, а я хочу, чтобы вы хорошенько подумали, прежде чем заявлять такую вещь…
Я прокрался в главную кухню, зная все вокруг, как свои пять пальцев. Хотя я и был дворовым мальчишкой, но все же старался мыться каждый раз, когда представлялась такая возможность, и потому Старина Джон позволял мне прислуживать за столом, следить за огнем в камине в пивной и приносить напитки. Но в то утро я был в безопасности — все постились перед церковью, в тепле и уюте своих постелей. Раб Джадд, кухонный босс, еще не встал, так что его поварята тоже отсутствовали. Если бы Джадд обнаружил меня, самое худшее из того, что он мог бы предпринять, это сделать шаг-другой на своей хромой ноге в попытке догнать мальчишку, но, хвала Господу, он бы ни за что не смог поймать меня.
Я отыскал персиковый пирог. Я уже давно пренебрегал постом и посещением церкви — не слишком трудная задача, ибо кому есть дело до дворового мальчишки? — и до сих пор меня ни разу не поразила молния, хотя нас четко учили, что даже самые скромные создания находятся под пристальным вниманием Бога. В кладовой я взял буханку овсяного хлеба и толстый шмат бекона и начал раздумывать: почему бы не убежать насовсем? Кто это заметит?
Старина Джон Робсон, конечно, заметит — уладить проблемы с государством обойдется старому скряге в копеечку. Но я никогда не просил относиться к моей жизни как к товару.
Возможно, Эмия тоже заметит…
Я все еще раздумывал над этим, крадясь по пустынной с утра Курин-стрит спустя почти час. Я живо раздумывал над этим — четырнадцатилетний юнец, возможно, более сентиментальный, чем большинство молокососов такого возраста. В своем воображении я погиб в схватке с черным волком, потом сменил волка на бандитов, потому что волк не оставил бы от меня достаточного количества костей. А я чувствовал, что кости необходимы. Кто-то ведь должен был принести их Эмии. «Вот и все, что осталось от бедного Дэви, кроме его катскильского ножа. Он говорил, что хочет, чтобы нож остался у тебя, если что-нибудь случится». Но на самом деле я никогда никому об этом не говорил, да и бандиты все равно бы забрали хороший нож себе, чтоб у них чирьи на задницах повылазили!..
Эмии было шестнадцать, она была крупной и мягкой, как и ее папаня, только ей это было к лицу. Пухленькая голубоглазая милашка, обремененная, по сравнению с другими девушками, несколькими лишними фунтами везде, кроме мозгов… Целый год в одиночестве своего захламленного чердака я подогревал себя по ночам, в своем воображении раздевая ее. Настоящей Эмии время от времени приходилось делить ложе с важными гостями, чтобы поддержать доброе имя трактира, но я не вполне принимал этот факт за реальность. Разумеется, я годами слушал избитые сальные истории и шуточки насчет дочерей трактирщиков, но после Кэрон, потерянной еще в детстве, Эмия была моей первой любовью. И я как-то ухитрялся избежать осознания того, что моя милая должна была по совместительству исполнять обязанности шлюхи…