* Подробнее см.: Pontell H. Social Deviance. Ibid. P. 149-202.
** Lanier M., Henry S. Essential Criminology. Westview Press, 1998. P. 273.
Если идеологическая составляющая феминизма в криминологии общая для феминистского движения вообще, то акцентирование внимания на исследовании женской преступности вносит достойный вклад в науку.
Как относительно самостоятельное течение иногда рассматривают аболиционизм. Его последователи (прежде всего, норвежские криминологи Т. Матисен, Н. Кристи, а также голландец Л. Хулсман, американец X. Пепинский, канадка Р. Моррис и др.) выступают против современной пенитенциарной (тюремной) системы, за альтернативные уголовной юстиции меры социального контроля. Подробнее об этом пойдет речь в ч. IV книги.
X. Пепинский, наряду с Р. Куинни являются основателями «миротворческой криминологии» (peacemaking criminology). Их усилия направлены на то, чтобы традиционную «войну с преступностью» заменить на «мир с преступностью»* (что отнюдь не означает оправдания преступлений, речь идет о выработке стратегии противодействия преступности). Эскалация преступности, особенно насильственной, в современном мире связана с эскалацией насилия со стороны государства, с институтом смертной казни и условиями пенитенциарных учреждений. Да, преступники причиняют зло, но если мы хотим изменить мир, мы должны начать с изменения самих себя. «Система уголовной юстиции основана на насилии. Эта система предполагает, что насилие может оборачиваться насилием, зло влечет зло»**.
* Pepinsky H., Quinney R. (Eds.) Criminology as Peacemaking. Bloommgton: Indiana University Press, 1991.
** Pepinsky H., Quinney R. (Eds). Ibid. P. 12.
Миротворческую криминологию нередко обвиняют в нереалистичности, утопичности. Однако ее идеи приобретают все больше сторонников, причем не только среди ученых, но и среди практических работников (судей, прокуроров, полицейских). Не случайно в официальном докладе Американской национальной комиссии по уголовной юстиции (1996) предлагается перейти от стратегии «войны с преступностью» к стратегии «меньшего вреда» (harm reduction). К этой теме мы еще вернемся позднее, в ч. IV.
Постмодернизм. Постмодернизм в науке и искусстве – очень широкое, очень «модное» и не строго очерченное явление. «Постмодернизм и постструктурализм – сложны для определения и понимания»*, сетует один из их исследователей. Постмодернизм зародился во второй половине XX в. как реакция на крушение иллюзий и мифов относительно человеческого разума, порядка, прогресса, развеянных страшными реалиями Освенцима, Холокоста и т.п. Постмодернизм – это «модернизм, смирившийся с собственной невозможностью»**. Основоположниками постмодернизма обычно называют Ж.-Ф. Лиотара и М. Фуко, хотя последний не считал себя постмодернистом.
* Bohm R. A Primer on Crime and Delinquency. Belmont: Wadsworth, 1997. P. 134.
** Bauman Z. Modernity and Ambivalence. Cambridge: Polity Press, 1991. P. 272. См. также: Bauman Z. Intimations of Postmodernity. L: Routledge, 1992.
Постмодерн – это «состояние культуры после трансформаций, которым подверглись правила игры в науке, литературе и искусстве конца ХЕХ века»*. Он отражает, в частности «кризис детерминизма».
* Лuomap Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998. С. 9.
Постмодернизм характеризуется интенсивным скептицизмом по отношению к науке, релятивизацией всех знаний.
Релятивны (относительны) и являются социальными конструктами ценности, нормы, то, что называют девиантностью, преступностью, а также само общество как их источник. Преступления причиняют вред, но он порождается и всей рутинной практикой, социальными институтами, такими как труд, бюрократия, правительство, право и семья. Знания и «истина» также социальные конструкты. Одна из главных причин конфликтов и зла в обществах – вложение человеческой энергии в «дискурсивные различия»*, вера в их реальность, защита их и навязывания их другим. Постмодернизм отражает переход от классовой структуры к обществу фрагментарному. Но чем более фрагментарно общество, тем больше в нем нормативных субкультур (а следовательно, и вариантов «отклонений»). И кто вправе судить, чьи нормы «правильнее» и что тогда есть «отклонения»?
* Дискурс – определенная область использования языка, единство которой обусловлено наличием общих установок для многих людей. Дискурсы изменяются со временем, а также от культуры к культуре. Так, по М. Фуко, меняется дискурс безумия: сперва безумец воспринимается как мудрец, провидец, затем – как преступник, позднее – как больной.
На сегодняшний день лучшей отечественной работой, специально посвященной постмодернизму в праве, является, с моей точки зрения, книга И. Честнова «Правопонимание в эпоху постмодерна»*. Обратимся к некоторым характеристикам постмодернизма, представленным в ней.
* Честное И. Л. Правопонимание в эпоху постмодерна. СПб., 2002.
«Постмодерн выступает, прежде всего, рефлексией, критической позицией относительно эпохи модерна и показывает, что индустриальное общество достигло пределов своего развития и дальнейшее экспоненциальное его развитие невозможно – оно неизбежно приведет к глобальной катастрофе. Постмодерн ставит под сомнение такое исходное основание эпохи модерна, как вера во всемогущество человеческого разума, в его возможность познать абсолютную истину и на этой основе преобразовать весь мир»*. Критицизм постмодерна распространяется и на представления о праве, демократии, привычном правопонимании. Главные проявления постмодернизма, по мнению И. Л. Честнова, – релятивизм как взгляд на мир, отказ от истины, новое представление о социальной реальности**. Отсюда и присущая постмодернизму ироничность***. Ироничность как необходимое условие деятельности исследователя, ученого отмечал еще в 1975 г. В. С. Библер: «Постоянная ирония восприятия и делания пронизывает все сознание исследователя... Теоретик Нового времени встает над этой своей деятельностью, он необходимо ироничен, гиперкритичен, отстранен от своей собственной деятельности, он должен – хочет, не хочет – учитывать и свою роль "дурака", и роль "шута", и роль "мудреца"»)****.
* Там же. С. 3.
** Там же. С. 11.
*** См., например: Рорти Р Случайность, ирония и солидарность. М., 1996.
**** Библер В. С. Мышление как творчество (Введение в логику мысленного диалога). М., 1975. С. 252, 268.
Постмодернисты рассматривают связи между человеческой активностью и языком в конструировании значений, истины, справедливости, власти, знаний. Основная претензия постмодернизма к модернизму заключается в том, что последний вел скорее к угнетению, чем к освобождению. «Должна ли социология, наряду с другими типами гуманитарного знания, участвовавшая в создании бентамовского Паноптикона, – т. е., в конечном счете, всеобщей тюрьмы, – с прежним миссионерским жаром взяться за построение всеобщего постмодернистского Бедлама?», – вопрошает З. Бауман*.
* Bauman Z. Intimations of Postmodernity. L: Routledge, 1992.
Различают постмодернизм скептический и утверждающий. Сторонники первого сосредоточены на отрицании, критике предшествующих постмодернизму представлений о социальных реалиях, включая преступность. Представители второго стремятся к «реконструкции», переоценке, «перестройке» знаний и представлений об изучаемых феноменах.
Хотя М. Фуко, как уже упоминалось, сам не относил себя к постмодернистам, его идеи явно находятся в русле постмодернистских концепций. Девиантность относительна. В Древней Греции, да и в Древнем Риме была «нормальна» как гетеро-, так и гомосексуальность. В книгах «История безумия» (1961), «Рождение клиники» (1963), «Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы» (1975) М. Фуко исследует преступность, проституцию, бродяжничество, нищету, безработицу, сумасшествие в контексте власти. Книги М. Фуко представляют «через посредство изучения мира отклонений, далеко идущие разоблачения условностей и механизмов в нашем совершенно нормальном обыденном обществе»*. В конечном счете, новая дисциплинарная общественная формация с ее всеохватывающей дисциплинарной властью ассоциируется с тюрьмой. Этот образ «общество-тюрьма» не раз будет повторяться в исследованиях современных зарубежных и отечественных авторов**.