И в ущелье по прежнему тихо и так темно –
будто песок взбаламученный лёг на дно
после того, как пловцы все на берег вышли.
Лёгкие шорохи только. Сова ли, мышь ли…
И Принц невесту забудет, как вздорный сон.
Облако ляжет в рассвет над горой, как слон.
Изумрудным цветом лесистый нальётся склон.
Невеста смотрит с башни:
"Ну где же он?"
СКАЗКА О РЫБАКЕ И ЧУДЕСАХ
Сумерки в вечер упали каплей чернил.
Старый рыбак сети свои чинил
у океана, и вздулась волна бугром
и Рыбку швырнула на берег, блестящую серебром,
небольшую, с пилой-плавником как у осетра,
говорящую.
Молвит: "Волшебная я, как сестра,
исполню желание, жаль, что не три, а одно,
если отпустишь к деткам меня, на дно."
Рыбак почесал задумчиво лысое темя,
он помнил по сказкам, что может случиться с теми,
кто рискнёт разговоры вести с колдовскою Рыбкой…
Он, однако, не струсил. И молвил с печальной улыбкой:
"Я одинок. У меня есть изба да сеть.
Не приложу ума, чего мне ещё хотеть.
Мне для себя вообще ничего не надо.
Зря попалась ты мне. Бытового полно неуряда
у других. У соседа справа больная дочь,
у левого сын-уголовник, не знаю, кому помочь.
У третьей сестра малолетняя беременная без брака;
у четвёртой муж пьёт, пять детей, что ни день в доме драка…
уж не знаю, Рыбка, бог ты там или бес,
да только в чём смысл, коль не хватит на всех чудес,
всем не помочь. У людей океан — не вычерпать — разного горя,
и одно чудо твоё — это капля в море."
"Ну, — Рыбка вздохнула, — не слушай тогда ты мою чепуху,
возьми меня и на ужин свари уху."
"Бог с тобой! — Говорит Рыбак. — Отродясь не мог
сварить того, с кем вёл хоть раз диалог.
Плыви, Рыбка, с Богом, заждАлись уж, верно, дети!"
А сам принялся снова распутывать сети.
По дороге домой случайно встретил соседа.
Он обрадован чем-то был и случилась беседа.
Соседу знакомый доктор сказал: не плачь,
за дочку твою возьмётся столичный врач,
здорова будет она, народит детей.
Старый отец просиял от таких вестей.
Одинокий рыбак улыбнулся его судьбе.
Доброе сердце — чудо само по себе.
РОЗА ВЕТРОВ
Осенние ветры шёлковы и сквозны.
Свили гнездо у моего крыльца.
Эти глаза эльфийской голубизны
ярче зажжёт бледность его лица.
Юный король, ты не грусти о том,
что корабли ветра отнесли на мель,
линий презрительных этим красивым ртом
не изгибай.
Мало тебе земель? или рабынь?
Вином наполняешь рог –
жизнь тебя баюкает в гамаке.
Я выхожу утром на свой порог –
ветры слетаются стаей к моей руке.
По горам по долам маршируют твои полки.
Врываются смело твои корабли в моря.
Ты воин хороший, но цели твои мелки.
В то, что сила решает всё, ты поверил зря.
Тебе воевать не со мной — ведь мои ветра
ведают все рельефы пустынь и гор.
Гордость твоя игольчатая остра,
мой ветрокудрый. Ты непомерно горд:
ты привык целовать лишь тех, кто тебя слабей,
в сердце любовь запечатывая тоской…
— Лети же, северный ветер, топи и бей
его корабли!
Я направлю своей рукой.
СОКОЛИНОЕ СЕРДЦЕ
Я вижу всё чаще почти ощутимые сны:
зари акварели над пиками княжеских башен
и дынную корочку бледной рассветной луны
над лесом, который уже золочён и раскрашен,
он виден как остров за шкурами стриженых пашен,
разостланных точно трофеи у ножек княжны.
Тоска как кольчуга на тоненьком стане девичьем
стальной чешуёю на грудь это бремя легло:
нетрудно понять по оброненым пёрышкам птичьим
в светлице пустынной, насколько княжне тяжело –
охотничий сокол, на ветер кладущий крыло –
жених, что навек заколдован пернатым обличьем.