Ксения смотрит в сторону, прикрываясь ладонью от солнца.
— Где-то здесь, где-то здесь... Но где же? Вон они!—говорит она обрадованно.
И телега со скрипом свертывает на целину, подпрыгивает на бугорках и заикается:
...Дрынь-др... Дрынь-бр-бр...
Клавдия в белой косынке, в синем, осыпанном мякиной халате, с засученными рукавами, бежит навстречу подъезжающим.
«Если бы я была художницей,— думает Ксения,— я нарисовала бы ее такой, бегущей вперед, и назвала бы эту картину «Привет». Как жалко, что только я одна вижу ее сейчас!»
Обе, зацелованные солнцем и обвеянные степным ветром, Ксения и Клавдия смотрят друг на друга, держась за руки, и даже не говорят «здравствуйте», а только смеются.
Вот телега с бочкой, около нее свалена в кучу одежда рабочих... Вот костер, над которым бурлит большой котелок с чаем, дальше—яма, где перелопачивается смоченная ядовитым раствором мякина, а еще дальше, как букашки, ползают под бугром рабочие.
— Как? У вас работают и дети?— изумляется Ксения.
— Да!— Клавдия сияет.— Всех взяла, кроме самых маленьких, а из взрослых у меня только три человека — водовоз да двое на заготовке приманки... А малыши как просились, если бы вы знали! Некоторые даже всплакнули, но я побоялась. Мало ли что может случиться, работа с ядом, а они ведь еще совсем глупыши!
— Здравствуй, маленький комисся!—кричат ребята, обступая Ксению.—Пойдем скорей смотреть, как царцаха нашу приманку кушает.
— Пойдем, пойдем,— отвечает Ксения.
Хотя она давно уже не надевает свой плюшевый жакет, ребята со смехом, как будто сговорившись, кладут на Ксению руки и ласково гладят ее...
И как тогда, ранней весной, Ксения чувствует, как нежность, та самая, что заставляет замирать сердце и нагоняет на глаза слезы умиления, охватывает все ее существо. И как тогда, она обнимает этих человечков.
— Давай бежать!— кричит один из мальчиков.— Давай будем бежать. Кто скорей прибежит к царцахе?
— Все у вас хорошо,— говорит Ксения Клавдии Сергеевне, усаживаясь с ней под телегой.— Можете успокоиться, все правильно и, что не менее важно,— весело и дружно! Как-то у меня получится? С аппаратами будет трудней. Было бы вдосталь мякины,
я бы их выкинула... А вы двадцать рублей за сумочки и мою посылочку получили? Я с Михаилом Ивановичем посылала.
— Двадцать рублей? Нет. Я сама ему тридцать дала на какие-то казенные нужды. Он сказал, что боится с вами разъехаться. Вот,— она достала из записной книжки сложенный листочек,— он даже расписочку мне оставил. И посылки никакой я не получала. А что вы послали?
— С чего ж бы нам разъехаться?—удивилась Ксения, прочитав расписку и пряча ее в сумку.— Я ее себе возьму, а вам — отдам деньги,— Она отсчитала пятьдесят рублей.— Я сама с него получу. Мы договорились, что он меня подождет в Харгункинах. Конечно, мало ли что бывает в пути, но никуда он не денется. А посылку, наверное, он забыл вам отдать. Я вам килограмм конфет послала. В Булг-Айсте их только что получили. А где же ваш рыцарь?
— В дальние хотоны поехал. Обещал оттуда к нам заглянуть. А вчера весь день с нами работал, приманку готовил и все на саранчу любовался. Особенно ее ноги рассматривал. Говорит — бююрг31 и царцаха, наверное, брат. Нога у них совсем похожий. Оба высоко прыгают...
— Вот хорошо, что напомнили!— Ксения побежала к своей телеге; там, в баульчике, лежали обещанные Нимгиру вредные букашки,— Сначала только вы разберитесь, там все написано, а потом ему растолкуйте!..
Клавдия Сергеевна и ребята долго махали руками вслед удалявшейся Ксении и кричали ей: «Менде сяахн!».
...Дрынь-бр...— снова подает голос телега, подпрыгивая на бугорках,— бры-бры-др... — и наконец, выехав на дорогу, снова начинает свою уютную, располагающую к раздумьям песенку —• дрынь-брынь, дрынь-брынь!
— Эй, пошла, Машка!—прикрикивает Говоров и, привстав, показывает ей «для фасона» кнут.
Но Машка и сама знает, что надо переходить на рысь, и добросовестно перебирает стройными ногами, прядет ушами и взмахивает хвостом.
...Прозрачный синий день. Вот где-то в стороне, совсем близко, заклокотали вспугнутые журавли... На обочинах дороги один за другим столбенеют серенькие суслики; с мелодичным свистом проваливаются они в землю, как только приближается телега. А на кургане восседает степной орел и терпеливо высматривает добычу; как только зазевается какой-нибудь зверёк, он схватит его сильными когтями и понесет в гнездо, где лежат белоснежные, пушистые большеглазые птенцы.
Тихо-тихо в степи. Только в небе дрожит песня жаворонка.